— Дышите, Виктория, — его пальцы слегка сжимают мою руку. — Вы задерживаете дыхание.

Я резко вдыхаю, и в нос бьёт его запах, тот самый дорогой парфюм. Голова кружится. Блин, как он так легко меня понимает. Или я действительно всё делаю слишком явно?

Снова начинаем двигаться, и теперь я замечаю детали: его большой палец рисует круги на моей ладони — будто неосознанно, будто сам того не замечая, грудь поднимается в такт дыханию — ровно, глубоко, он слегка наклоняет голову, когда мы поворачиваемся, будто стараясь поймать мой взгляд.

"Это просто танец, — твержу себе. — Простые движения. Ничего больше".

Но когда его рука скользит чуть ниже по спине, я вздрагиваю — и тут же ненавижу себя за эту реакцию.

— Боитесь? — он произносит это так тихо, что я могу ошибиться.

— Нет, — лгу я, чувствуя, как дрожат губы.

Павел внезапно меняет положение рук — теперь одна лежит между моих лопаток, а другая прижимает мою ладонь к своей груди. Я чувствую удары его сердца — учащённые, ритмичные.

— Тогда почему вы трясётесь? — его губы почти касаются моего виска, он чуть наклоняется, чтобы я его расслышала.

Музыка нарастает, ускоряется, но наши движения остаются медленными, нарочито плавными. Он играет со мной — я это понимаю. Дразнит. Проверяет на прочность.

И самое страшное — мне это нравится.

Это осознание бьёт как обухом по голове. Я резко отстраняюсь, но Павел не отпускает.

— Тише, — шепчет он. — Все смотрят.

Я бросаю взгляд вокруг — действительно, несколько пар за столиками наблюдают за нами с неприкрытым интересом.

— Расслабьтесь, — его пальцы впиваются в мою талию сильнее. — Просто доверьтесь мне.

И я — о Боже — подчиняюсь.

Тело само растворяется в его ритме, ноги запоминают шаги, ладонь перестаёт дрожать на его плече. Мы кружимся, и зал для меня превращается в размытое пятно.

Когда музыка наконец затихает, я понимаю — мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

И он это видит.

— Спасибо, — произносит Павел, всё ещё не отпуская мою руку. Его глаза тёмные, бездонные. — Думаю, мы должны будем обязательно повторить.

Это не предложение. Это обещание. Подмигивает мне, а я слегка киваю, сама не осознавая своего движения.

Мы возвращаемся к столу, и я благодарна хотя бы за то, что теперь между нами – целый метр расстояния и белоснежная скатерть. Моя тарелка с салатом выглядит так, будто официант только что поставил ее передо мной – утиная грудка аккуратно нарезана, апельсиновые дольки блестят, как драгоценные камни в свете люстр.

Я беру вилку, ощущая, как ее холодная ручка прилипает к влажным пальцам. Первый кусок утки кажется безвкусным, второй – сухим, третий царапает горло, будто нарочно не желая проглатываться.

Апельсиновый сок слишком сладкий. Слишком. Как будто кто-то специально добавил туда сахара, чтобы замаскировать что-то другое. Я делаю маленький глоток и тут же отставляю бокал.

В противоположность мне, Павел Семёнович съедает свой стейк с методичной точностью. Я украдкой наблюдаю, как его сильные руки управляются с ножом и вилкой — ни одного лишнего движения. Мясо исчезает кусочек за кусочком, оставляя после себя лишь каплю соуса на белоснежной тарелке.

Когда он отодвигает пустую тарелку, моя всё ещё почти полная.

— Вам не понравилось? — его вопрос звучит ровно, но в глазах читается что-то другое.

Я машинально касаюсь салфеткой губ, хотя почти ничего не ела.

— Я... не очень голодна.

Он берёт стакан с виски, янтарная жидкость играет в свете люстр. Его пальцы обхватывают толстое стекло с какой-то особой, мужской уверенностью.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — говорит он после паузы, сделав небольшой глоток.

Я чувствую, как под скатертью мои колени начинают дрожать.

— Какой вопрос?

— Чего вы боитесь.

Моя вилка со звоном падает на тарелку. Я оставляю её там, не решаясь поднять.

— Я не...

— Врёте, — он ставит стакан с чётким стуком. — Вы боитесь даже есть при мне.

Тишина между нами становится почти осязаемой. Внезапно под столом его нога слегка касается моей — случайно? Я замираю, но не отодвигаюсь.

Павел допивает виски одним движением и встаёт.

— Пойдёмте.

— Куда?

— На воздух. Вам нужно отдышаться.

Это не просьба. И когда он протягивает руку, моя ладонь сама тянется к нему.

Его пальцы смыкаются вокруг моих — тёплые, твёрдые, не оставляющие выбора.

И я понимаю, что проигрываю эту игру, даже не начав играть.

глава 17

Ночной воздух Мармариса обжигает своей свежестью после душного ресторана. Я решительно, но плавно высвобождаю свою руку из пальцев Павла Семёновича, как только мы выходим на улицу.

— Спасибо за ужин, — говорю я специально официальным тоном и отступаю на шаг. — Думаю, мне лучше вернуться в номер.

Павел Семёнович загораживает мне дорогу, но не касается. Его тень накрывает меня целиком.

— Вы снова убегаете, Виктория. Боитесь, что не выспитесь или что-то другое? — хитро прищуривается, глядя мне прямо в глаза, а я чувствую жар на щеках, хорошо, что сейчас темно, и он вряд ли заметит.

— Я устала, — пытаюсь говорить уверенно, чтобы быть правдоподобной, но что-то явно меня сдаёт.

— Врёте. Врёте мне, себе, и пытаетесь выдать в мир исключительную неправду.

Снова это насмешливое выражение лица, он просто издевается надо мной, чего хочет добиться? Чтобы я после танца с ним растаяла и стала податливой, как пластилин?

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Даже если бы это было так, это моё право. Я здесь как сотрудник, помните? — специально напоминаю, чтобы он не надумывал себе ничего лишнего.

Демидов молчит. В свете фонарей его лицо кажется высеченным из камня — резкие скулы, твёрдый подбородок, губы, сжатые в тонкую линию.

— Вы правы, — неожиданно соглашается он. — Это просто деловая командировка. Ни к чему переводить наши отношения в другую плоскость. Я понял вас, Виктория. Прошу прощения, если мои действия показались вам оскорбительными. Давайте я провожу вас до номера, а потом прогуляюсь сам, хочется немного подышать. Вы же не против?

Сказать, что я удивлена — это ничего не сказать. Мой рот непроизвольно приоткрывается, я ждала его возмущения, или насмешки, или напора, но никак не согласия. Разве такое возможно?

Заставляю себя кивнуть, чтобы не затягивать момент, иду