В этот момент музыка становится громче, и я замечаю, как Демидов откидывается на спинку стула и с полуулыбкой на губах внимательно смотрит на меня. Снова этот изучающий взгляд, заставляющий меня сжиматься и запускающий горячую кровь по венам. Почему я так реагирую?

На моё счастье, к нашему столику подходит официант и спрашивает, выбрали ли мы блюда и напитки.

глава 15

Мои пальцы нервно перелистывают страницы меню, оставляя едва заметные отпечатки на глянцевой бумаге. Под столом колени предательски дрожат — не от страха, а от этого невыносимого, пронизывающего взгляда, который Павел Семёнович не сводит с меня уже добрых пять минут. Он сидит напротив, откинувшись на спинку стула, и его поза кажется расслабленной только на первый взгляд. Я вижу, как напряжены мышцы его предплечий под рубашкой, как слегка подрагивает указательный палец правой руки, постукивающий по краю столешницы.

— Тёплый салат с утиной грудкой и апельсиновым соусом, — наконец выдавливаю я, с облегчением закрывая меню. Голос звучит хрипло, и я тут же откашливаюсь. — И... сок, пожалуйста. Апельсиновый.

Официант — молодой парень с безупречной осанкой — почтительно кивает, но его взгляд на мгновение задерживается на моём скромном голубом платье, затем скользит к декольтированным плечам сидящих за соседними столиками женщин. Я машинально сжимаюсь, чувствуя, как жар разливается по щекам.

— Готовы? — голос Павла Семёновича вырывает меня из этого унизительного сравнения.

Он даже не открывал меню.

— Стейк средней прожарки. Виски. Без льда.

Его пальцы обхватывают бокал для воды — длинные, с аккуратными ногтями, но с заметными мозолями у основания указательного и большого пальцев. Руки человека, который не боится работы.

Когда официант исчезает, я невольно вздыхаю. Виски. Конечно. Что ещё может заказать этот человек, если не что-то крепкое, обжигающее, с дымным послевкусием?

— Не бойтесь, — его губы растягиваются в лёгкой ухмылке, обнажая ровные белые зубы. Он будто догадывается о чём я подумала, в уголках глаз собираются мелкие морщинки. — Я умею держать себя в руках, - заверяет он меня.

— Я не... — мой голос срывается, и я отчаянно хватаюсь за стакан с водой, делая слишком большой глоток. Вода попадает не в то горло, и я закашливаюсь.

Тёплая ладонь неожиданно ложится на мою спину, сильные пальцы аккуратно постукивают между лопаток.

— Тихо, дышите глубже, — его голос звучит прямо у уха, и от этого мурашки бегут по спине.

Я резко выпрямляюсь, и его рука исчезает.

— О чём вы подумали только что? — внезапно спрашивает он, пристально изучая моё лицо.

— Ни о чём...

— Врёте, — он отхлёбывает воду, и я невольно слежу за движением его кадыка. — Вы покраснели.

В этот момент музыка — до этого ненавязчивый джазовый аккомпанемент — резко становится громче. Включается что-то страстное, с ритмичными ударными.

— Паш! — знакомый голос заставляет меня вздрогнуть. Михаил подходит к нашему столику один, без своей блондинки. Его рубашка расстёгнута на одну пуговицу больше, чем нужно, а в глазах — знакомый блеск. — Не одолжишь мне свою спутницу на танец?

Он кладёт руку на спинку моего стула, наклоняясь так близко, что я чувствую запах дорогого коньяка и чего-то ещё — возможно, его одеколона.

— Виктория ещё не закончила ужинать, — голос Павла Семёновича звучит спокойно, но я вижу, как его пальцы сжимаются так, что костяшки белеют.

— Всего один танец, — Михаил настаивает, и его пальцы касаются моего плеча. — Я видел, как ты смотрел на неё, Паш. Дай и мне полюбоваться.

В зале внезапно становится тише — или это кровь стучит у меня в висках? Я вижу, как челюсть Павла Семёновича напрягается...

— Виктория сама решит, — произносит он наконец, но его глаза — тёмные, почти чёрные сейчас — прикованы к руке Михаила на моём плече.

Михаил, кажется, не замечает напряжения. Он наклоняется ещё ближе, и его губы почти касаются моей щеки:

— Ну что, красавица, сжалишься надо мной?

Я замираю, чувствуя, как учащается пульс. В горле пересыхает.

— Я... — мой взгляд непроизвольно обращается к Павлу Семёновичу.

Он сидит неподвижно, но вся его поза теперь напоминает хищника, готового к прыжку.

Раздаётся резкий звук — Павел Семёнович ставит бокал на стол с такой силой, что хрусталь звенит.

— Кажется, это моя музыка, — он встаёт, и что-то в его голосе заставляет Михаила невольно отпрянуть.

Павел Семёнович протягивает мне руку. Когда мои пальцы касаются его ладони, я чувствую лёгкое жжение — его кожа неожиданно горячая.

— Не бойтесь, — шепчет он, когда ведёт меня к танцполу. Его рука твёрдо лежит на моей талии, пальцы слегка впиваются в ткань платья. — Я просто хочу танцевать с вами.

Музыка льётся горячим шоколадом — сладкая, густая, обволакивающая. Его тело прижимается ко мне в такт мелодии, и я чувствую каждый его мускул через тонкую ткань рубашки.

— Вы дрожите, — его губы почти касаются моего уха.

Я не отвечаю. Не могу. Потому что в этот момент понимаю — я боюсь не его. Я боюсь себя. И того, что могу почувствовать, если он прикоснётся ко мне ещё хоть раз.

А он это знает.

И продолжает танцевать.

глава 16

Его рука на моей талии кажется раскалённым металлом — я чувствую жар даже через плотную ткань платья. Павел ведёт меня уверенно, без лишних слов, и это пугает больше всего. Я знаю как надо, но сейчас ноги будто ватные, а в груди колотится так громко, что уши закладывает.

— Расслабьтесь, — его дыхание обжигает шею. — Я не укушу.

Шутка должна была разрядить обстановку, но от неё только сильнее сжимается желудок. Я делаю шаг назад, пытаясь увеличить расстояние между нами, но его рука тут же притягивает меня ближе. Теперь я чувствую его бёдрами — твёрдыми, уверенными в каждом движении.

"Боже, сколько ещё?" — мелькает мысль, и я невольно прикрываю глаза, чтобы хоть немного расслабиться.

— Вы считаете минуты? — Павел внезапно останавливается, заставляя меня замереть в полушаге. Его глаза — тёмные, нечитаемые — изучают моё лицо.

— Нет. Просто...

— Просто?

Я не нахожу слов. Вместо этого замечаю, как его глаза темнеют и прожигают меня насквозь, как пульсирует жилка на шее. Он слишком