— Хорошо… — По тому, как широко и ядовито улыбается, сразу понимаю, что сейчас меня ждет обязательное «но» в качестве условия. — Я разденусь. Вся. Сниму с себя абсолютно все…но ты будешь стоять. Вот так. И даже пальцем до меня не дотронешься, пока я не разрешу. Договорились?

Это примерно так же, как просить вулкан не извергаться, когда лава уже клокочет.

Молча киваю, потому что желание увидеть ее голой сильнее голоса разума, который подсказывает, что Везувий было бы проще заткнуть, чем заставить меня держать руки при себе. Крис явно нравится, что веду себя… гмм… послушно.

Медленно, как хищница, которая загоняет добычу, начинает раздеваться.

А я глотаю жадным взглядом каждое движение.

Пальцы выуживают пуговицы. Шелк расходится, обнажая край бежевого кружева. Тонкого, почти невидимого. Крис плавно, как будто танцуя, сбрасывает блузку с плеч — ткань скользит по гладкой коже, цепляется за пики сосков, падает на пол. Юбка присоединяется к ней через секунду.

Моя Барби в одном белье, и я все-таки отрывисто сглатываю густую, как клей слюну.

Поворачивается ко мне спиной, мучительно неторопливо расстегивает бюстгальтер. Бретельки сползают по плечам. Я вижу ее идеальную спину, каждый позвонок, ямочки на пояснице.

Поворачивается, чуть-чуть ведя плечами.

Я, блять, готов выть.

Ее грудь высокая, упругая, идеальной формы. Она не такая, как была до Марка — она стала… полнее, тяжелее, роскошнее. Хрен его знает, как это работает, потому что она не кормила сама, но мне определенно нравится такой апгрейд — никогда не любил слишком тонких, а тем более костлявых женщин. И этот чертов стальной шарик в соске — моя дурная слабость.

Крис видит, что я залип и подливает масла в огонь — проводит ладонями по груди, приподнимает, поглаживает соски, и они мгновенно твердеют. Триумфально усмехается, опуская взгляд по мне — вниз, упираясь в стояк, который уже невозможно скрыть одеждой. Видит, как я напряжен.

Только сейчас в полной мере начинаю осознавать, что было слишком опрометчиво сразу соглашаться на «смотри, но не трогай». Нужно было выторговать себе хоть что-то.

Крис, покрутившись передо мной еще одну мучительную для моих нервов минуту, снова подходит, игриво качая крутыми бедрами как кошка.

И опускается на колени, ведя ладонями по моим бокам, оставляя легкие, почти щекочущие царапины ногтями. Ее лицо — на уровне моего паха, когда смотрит на меня снизу вверх, и в этом взгляде — покорность и порок одновременно. Ни у кого нет такого взгляда — это чисто ее фишка.

Барби находит пряжку ремня, щелкает застежкой — и мой кадык дергается как курок, на который нажали уже после выстрела.

Расстегивает молнию.

Сжимаю кулаки.

Я, блять, сейчас взорвусь.

— Крис…

— Смотри, но не трогай, — напоминает свои грёбные беспощадные правила.

Из моего горла раздается нервный короткий смех, больше похожий на сигнал безоговорочной капитуляции.

Пальцы скользят под резинку боксеров, касаются моего раскаленного члена, и я чувствую, как он дергается. Когда окончательно освобождает — член упирается ей в подбородок.

Замечаю во взгляде голод и каплю смущения, которая окрашивает ее щеки румянцем.

Мне она еще ни разу не отсасывала — для меня не принципиально, потому что я в курсе своих «габаритов» и не жду от женщин неудержимого желания так надрываться. Хотя было бы лукавством сказать, что я никогда не фантазировал о том, как натяну ее рот.

Крис поднимает на меня взгляд, потом опускает на член — он вообще без моего участия снова дергается в сторону ее губ — и опять смотрит на меня.

— Не надо, если сомневаешься, коза.

— Ты прикалываешься? — Обхватывает мой член ладонью, поглаживает, облизывает губы. — Еще скажи, что не хочешь.

— Хочу. — Прикрываю глаза, балансируя на тонкой грани между тем, чтобы без спроса трахнуть ее рот так, как мне хочется, и тем, чтобы начать ее упрашивать. — Пиздец, как сильно хочу, если честно.

«Довольна?» — спрашивает мой взгляд сверху вниз.

Она довольна — и она открывает рот.

Губы — горячие, мягкие, и как будто неумелые.

Она касается головки. Робко. Пробует кончиком языком.

Блять. Я шиплю сквозь зубы.

Это пытка — идеальная и персонализированная.

— Я не очень… — Она краснеет еще больше, и пробует снова.

Просто… целует. Лижет. Пытается взять глубже, но давится и кашляет.

— Аккуратнее, Барби, — хриплю я, но рука сама тянется к ее затылку.

Запускаю пальцы в шелковые пряди. Не грубо. Не тащу. Просто держу. Направляю.

— Вот так… да…

Показываю ей правильный ритм и угол. Чуть глубже.

Она стонет, шумно дышит носом, но слушается.

Ее горло сжимается вокруг моего члена.

Это, блять, невыносимо.

Она работает языком, неумело, но так старательно, что меня ведет.

— Отлично смотришься, Барби… — Говорю на выдохе, когда поднимает на меня взгляд — влажный от усердия, но полный азарта. — С моим хуем во рту.

Правда в том, что вот так говорить во время секса я — люблю.

Но говорю так только с ней, потому что от моих слов Барби не морщит нос, а начинает еще усерднее сосать.

Сжимаю челюсти почти до скрипа, а мышцы на животе болезненно сводит, когда берет глубже. Ей сложно, но она не отступает, расслабляет горло — и пускает еще глубже.

— Блять, Крис…

Я почти на грани. Еще минута такого «десерта» — и кончу ей в рот.

Наматываю ее волосы на кулак. На этот раз жестче. Подталкиваю ее голову на себя, наслаждаюсь секунду новой глубиной и самыми охуенными ощущениями в жизни — и тут же, не давая опомниться, вытаскиваю член из ее рта.

Барби издает разочарованный стон, смотрит на меня снизу вверх, ничего не понимая. Ее губы блестят от моей смазки.

— Вставай, — приказываю.

Она подчиняется. Медленно поднимается с колен, покачиваясь. Проводит тыльной стороной ладони по губам — так дерзко и немного смущенно, что меня окончательно разматывает.

— Эй, Авдеев, мы же договорились — пока я не…

— Прости, малыш, но конкретно сейчас мне уже по хуй, что ты сказала, — мрачно усмехаюсь… и вижу, что именно этот ответ она надеялась услышать.

Я подхватываю ее на руки. Она обвивает меня ногами, прижимается, целует.

В отместку за нарушенные планы — кусает за губы.

Я в ответ отвешиваю пощечину ее ягодице, и Крис звонко пищит, дергаясь и ёрзая, как маленькая фурия.

Бросаю ее на кровать — на это огромное королевское нечто под балдахином, все в бархате и роскоши. Барби падает, как кошка, тут же переворачиваясь на спину. Волосы разметались по подушкам, кожа на животе подрагивает.

Когда сдергиваю рубашку с запястий —