— Ой, спасибо, — отдаю тяжелую ношу.

— Вы там кирпичи носите? — шутливо интересуется конвойный и тут же становится строгим. — Следуйте за мной, София Александровна. Тут стоять не положено.

Следую. На ватных ногах иду по небольшому широкому коридору. Заглядываю в кое-где открытые двери. Стол, стулья, кровать у стенки. Как в больнице. Только все серое, а не белое.

«Интересно, Бобров в такой же палате сидит? Ой, то есть в камере», — размышляю, еле поспевая за конвойным. Боюсь думать, как встречусь с Бобровым. И даже загадывать не берусь, о чем он собирается со мной поговорить.

У меня нет секретов. Все как есть расскажу. Не стану Славку выгораживать. Он мне не муж. Абсолютно чужой человек.

— Пришли, — радостно возвещает конвойный. Отдает мне портфель, открывает дверь и снова улыбается. — Прошу. Евгений Николаевич, к вам гостья. Да ты проходи, девонька. Не бойся, — сверлит меня любопытным взглядом.

— Привет, София! — кивает сидящий за столом Бобров. Мрачный, решительный. Давит меня темным взглядом, от которого по коже бежит мороз и трясутся поджилки.

— Здравствуйте, Евгений Николаевич, — делаю шаг в комнату. Сзади хлопает дверь, слышится лязг закрывающихся замков.

— Чем там тебя нагрузили мои придурки? — подскакивает он с места. Забирает у меня из рук злосчастный портфель. На короткий миг наши пальцы соприкасаются, и меня снова пробирает до костей. На этот раз от желания.

«Бред какой-то!» — стучит в висках. Так не бывает. Оправдываю собственные безусловные инстинкты.

— Присаживайся, — широкая ладонь лишь на секунду ложится мне на спину, задавая движения. Пульс зашкаливает. С ног до головы меня обдает жаром. Будто кипятком облили.

Глава 15

— Давай, София, рассказывай, — Бобров садится за стол. Указывает мне на место напротив.

Все как на приеме у директора. Только в комнате без окон все серое. Стены, мебель, и даже кровать у стены покрыта серым покрывалом.

Не зря же говорят, казенный дом.

— Приступим, — подмигивает мне Бобров. Лениво достает из портфеля амбарную книгу в черном кожаном переплете, внимательно читает вложенные в нее документы.

— Так, нормально все, — кивает, пробегая каждый лист по диагонали. — Я надеюсь, ты не обиделась, что я дом Дарье отписал?

— Без проблем, — подскакиваю поспешно. — Мне главное — благополучие дочери. Только, пожалуйста, не разлучайте нас! Даша — единственное, что у меня есть! — не выдерживаю я. Сложив руки в молитвенном жесте, реву в голос.

— Ну, ну, девочка, — в тот же момент Бобров оказывается рядом. Садится передо мной на корточки. Берет меня за руки. В огромных сильных лапищах греет мои ладони. — С чего ты эту чушь напридумывала? — смотрит на меня с жалостью и сожалением. — Я что? Урод какой? Отнимать ребенка от матери! Нет. Даже думать забудь. Малышка останется с тобой. Но я терпеть не могу нелогичные поступки. Даша — моя кровь и плоть. Поэтому дом достается ей. Из-за Славы я сильно задолжал твоей дочери.

— Спасибо, — всхлипываю жалобно. — Я боюсь, Евгений Николаевич… Обжегшись на молоке, дую на воду, — смотрю прямо в лицо Боброва. Разглядываю высокие скулы, впалые, гладко выбритые щеки, волевой подбородок и залипаю на серых глазах, внимательных и насмешливо-добрых.

— Ты теперь под моей защитой, лапуль, — улыбаясь, похлопывает меня по руке. — Давай, расскажи подробно, что Славка тебе наплел, и почему ты собственность своей семьи отписала моему уродцу.

Каждое слово бьет по нервам. Почему? Зачем? Мой дед со стороны матери строил Москву, вкалывал как проклятый. Тяжелая работа. Но за нее квартиру давали. Вот и пошел в каменщики. И, наверное, никогда не думал, что наша квартира, кровно заработанная, пойдет на погашение долгов моего мужа игромана.

Как и однушка бабушки по отцовской линии. И гараж. Вся недвижка семьи!

— София, — Бобров мягко похлопывает ладонью по моим пальцам. — Я задал тебе вопрос.

Внутри раскаленной лавой разливается желание. Низ живота тянет, в груди стучит.

Неприятная ситуация. Это потому что у меня после Славы ни одного кавалера не было.

Голодная!

Так Карина говорит.

— Почему? — повторяю глухо. Стараюсь взять себя в руки. Наблюдаю, как Бобров поднимается на ноги и бредет на свое место. Руки мгновенно леденеют, будто меня на мороз выкинули. — Да потому, что Слава и был моей семьей. Я — сирота. Меня бабушка воспитала. Вот и хотела свою семью создать. Любить хотела, жить с мужем…

— Тварь, — сжимает кулак Бобров и тут же спохватывается. — Прости, я не о тебе. Славка — гад, извини за него, — роняет порывисто. — Я должен был проконтролировать. Но тут самого завертело, — оглядывает он демонстративно камеру.

И я сразу понимаю, что отвлекло Катрана от проблем сына.

— Вы тут ни при чем. Я сама виновата. Надо было головой думать. Но я так доверяла мужу. Невозможно было не доверять! Вот и поплатилась. Дура, — удрученно опускаю голову. Сижу как школьница перед директором.

Может, Бобров и прав, что решил дом подарить Дарье. А то мало ли, кто еще мне лапши на уши навешает.

— Ты не дура, — улыбается мне Бобров. Убористым быстрым почерком вписывает данные в нужные строки, расписывается на каждом листе и восклицает довольно. — Готово, лапуль. Теперь никто у тебя дом не отберет. Замки хоть поменяли? — смотрит насмешливо.

— Да, конечно. Петр Сергеевич прислал ребят.

— Вот и хорошо. Больше Славка к тебе не сунется, — рыкает он. — А я с него спрошу. Не сомневайся.

— Когда выйдете отсюда? — ляпаю, не подумав.

— Нет, зачем? — пожимает плечами Бобров. — В ближайшее время прилетит ответка этому уроду.

— Какая? Может, не надо! — охаю я. — Его жизнь сама накажет, — повторяю любимую поговорку крестной.

Глава 16

— Вот еще! Буду я дожидаться, — фыркает Бобров и снова оказывается рядом. Усевшись на стол, нависает надо мной. Большим пальцем осторожно приподнимает мой подбородок и смотрит строго. Словно буравит меня колючими глазами. И каждый шип впивается под кожу. — Ты до сих пор любишь его? — не спрашивает, обвиняет в тяжком преступлении.

— Нет, не люблю! — выкрикиваю машинально, всплескивая руками в отчаянии. — Как можно любить подлеца?!

— То, чем занимается Слава, называется воровством на доверии, — тихо выговаривает Бобров. Опустив глаза, упираюсь взглядом в его колено, обтянутое серой тканью. И не смею посмотреть в лицо.

Давит на меня этот мужчина. Чувствую себя рядом с ним бабочкой, насаженной на булавку. И молю бога об одном. Только бы поскорее выбраться из этой ужасной камеры, выскочить на мороз, на свежий воздух. Уехать домой. Подальше от этого мужчины, подавляющего меня физически и морально. Кажется,