– Молодой… – Она запнулась, разглядывая бороду и прикидывая, кто же под ней прячется. – Молодой человек, вы лучше до травмпункта свою Снегурочку довезите. Самолечением не занимайтесь.

Я заверил аптекаршу, что обязательно так и сделаю. А сейчас мне бы что-то временное, снять боль и отек.

Когда я вернулся к машине, то застал забавную картину. Надя быстро бросила что-то на мое сидение и выглядела так, словно ее застукали за чем-то неприличным. Я проследил за ее взглядом и увидел свой телефон с горящим экраном.

– А зачем ты ходил в аптеку? – нервно спросила она, когда заметила у меня в руках пакет с зеленым крестом.

– На звонки мои отвечала? – ответил я вопросом на вопрос.

Она еще сильнее испугалась, и, если бы не постоянно сползающий кокошник, момент явно стал бы драматичнее. А так я не переставал улыбаться себе в бороду.

– Из твоей самодеятельности звонили, просили поторопиться, – по-деловому ответила Надя, но что-то с ней явно было не так.

Если бы наш худрук Любовь Захаровна услышала слово «самодеятельность», ее бы разорвало на тысячи маленьких снеговиков.

– Наорали? – догадался я, потому что Снегурка выглядела потерянной и не знала, куда себя деть.

Она явно что-то невеселое покручивала у себя в голове, а мне оставалось лишь догадываться, какие мысли ее мучают.

Я отвлек ее и поторопил, а сам положил покупки на соседнее сидение и двинулся к Дворцу культуры.

По дороге старался не смотреть на смешные акробатические номера, которые выдавала Надя, пытаясь облачиться в наряд Снегурочки. Но скорость сбавил и постарался ехать осторожнее, чтобы она себе еще пару травм по пути не заработала.

Когда мы доехали, я забрался к ней в салон и помог подвязать кокошник. Она смотрела на меня, как тогда… Нежный взгляд и полное доверие, даже восхищение. Наде никогда не удавалось завязать бантик. Вместо него она себя обычно двойным узлом опутывала, а я осторожно высвобождал ее, стараясь не дернуть за волосики. Шнурки тоже помогал ей завязывать. Делал вид, как меня бесит нянчиться с мелкой девчонкой, а сам в этот момент чувствовал себя взрослым и нужным. Я был нужен Наде. И сейчас мне вновь хотелось испытать то, чего лишился.

Во Дворце культуры Надя прихрамывала рядом и пыталась помочь мне с коробками. Себя бы донесла до актового зала, бедовая! Я поднялся по лестнице и обернулся. Она заметила мой взгляд, сделала над собой усилие, поправила опять съехавший набок кокошник и хромать стала меньше, видимо, чтобы я опять не полез щупать ее ногу. С выступлением надо было что-то придумать. Танцевать и развлекать детей Надя точно не в состоянии, нужно перекроить незамысловатый сюжет с потерянной морковкой снеговика. Снеговик, то есть та самая Любовь Захаровна, будет явно не в восторге, что у нее забрали главную роль, но я умею убеждать.

– В смысле в этот раз без морковки? – потрясала она руками перед нашими лицами. – Юра, я готовилась. Это роль всей моей жизни!

– Будем импровизировать. У меня Снегурочка сегодня травмированная. Ищем не морковку, а ей лекарство. У вас же стаж, Любовь Захаровна, вы же лауреат премий. Вы каждый день выступаете перед детьми. Что вам легкое изменение в сценарии? – окучивал я своего недовольного худрука, и та потеплела.

– Нравится Снегурочка эта тебе, да? – догадалась Любовь Захаровна.

Я посмотрел на свою бедовую, которая опиралась на мой посох, как на трость. Нравится – это немного не то слово. Я почти одержим моей Снегурочкой. Но Любови Захаровне лучше этого не знать.

– Нравится, – коротко ответил я, не сдерживая улыбку.

– Ладно. Только ради тебя, Чудов. Готовьтесь выходить по сигналу. И что мы Снегурке твоей лечим-то?

«Сердце», – подумал я, вспоминая, почему Надя оказалась на улице в новогоднюю ночь. Но с этим я справлюсь один. Без волшебных зверюшек, снеговика и ватной бороды.

– Ногу. По сюжету мы шли к вам, она поскользнулась и подвернула ногу.

– Снегурочка? Поскользнулась? На льду? – недоверчиво спросила Любовь Захаровна. – Она же сама вся ледяная. Дети не поверят. Нужно что-то более убедительное.

– Наступила в костер? – предложил я, и худрук просветлела.

– Отлично-отлично! Мы еще сюда ввернем предостережение, что нужно быть осторожнее с огнем, – загорелась Любовь Захаровна и скрылась за дверью.

Надя все еще чувствовала себя не в своей тарелке и испуганно таращилась на меня через весь коридор.

– Ты так и будешь там стоять?

– Страшно. Я в жизни перед детьми не выступала. Ноги подкашиваются. Можно я не пойду? – взмолилась она.

– Поздно. Весь сюжет теперь завязан на тебе. Готовься. Скоро твой выход.

– Мой? А ты не идешь вместе со мной? – еще испуганнее спросила Надя.

– Я ближе к финалу появлюсь.

Она мучительно простонала и поковыляла ко мне.

– Может, все-таки в травму заедем? – Я вновь вернулся к важной теме, как-то же мне надо показать ее врачу.

– Нет! – отрезала Надя и снова перестала хромать. – Все быстро пройдет.

Вот же превозмогатор. А если у нее что-то серьезное? В детстве Надя с занозой в пятке три дня ходила и виду не показывала. Вдруг и сейчас страдает?

Через пять минут из-за дверей раздались детские голоса, которые до хрипоты звали Снегурочку.

Я подвел Надю к двери и пожелал удачи. Она долго не хотела отпускать мою руку, но еще раз перекроить сценарий мы точно не сможем.

– Не бойся, я скоро снова буду рядом.

Знала бы Надя, что мне так же тревожно сейчас. Может, даже хуже, чем ей.

Я слушал, что происходит на сцене, пытаясь различить реплики Снегурочки сквозь шум, царивший в малом зале. Надя, кажется, веселилась вместе с детьми, и мне быстро полегчало.

– Дедушка Мороз! Дедушка Мороз!

Я поправил бороду, поудобнее перехватил посох и шагнул в шумный актовый зал, где тридцать детишек еще верили, что я настоящий.

Только Надя пока не верила и смотрела на меня так, будто я в любую секунду исчезну, как странное видение. У меня для нее плохие новости. Никуда я теперь не денусь!

Надя

Как-то слишком быстро закончился утренник. Я даже немного расстроилась.

Я переминалась с ноги на ногу у машины, теребила собачку на новой куртке. Нужно было что-то сказать Юре. Попрощаться? Или попросить разрешения пожить в «газели»?

– Где твои вещи? – Юра пересчитал коробки, затем спрыгнул с подножки и захлопнул дверь салона.

– Там, где меня временно приютили.

За последние пятьсот рублей.

– О, так тебе есть куда податься?

Я не разобралась, Юра рад этому