Я глубоко вдохнул, стараясь говорить спокойнее.

— Может, тебе и не нужна, а мне нужна. У вас троих дел невпроворот, а я работаю допоздна. Мне нужен человек, который поможет нам всем.

Челюсть Люка ходила туда-сюда.

— Если ты так занят, что не можешь заботиться о своих детях, может, нам стоит жить с мамой.

Спина вытянулась, кровь загудела в ушах. Одна мысль о том, что они окажутся у Мелоди, пробрала холодом до костей. Я с трудом удержал голос ровным.

— Ты знаешь, что это невозможно.

— Нет, не знаю. Ты даже не говоришь нам, почему мы не можем ее видеть.

Я прикусил внутреннюю сторону щеки. Сильно. Для начала их мама должна была бы вообще захотеть их видеть. Но даже если бы захотела… суд запретил бы ей это после всего, что случилось.

Я должен был догадаться, что у них появятся вопросы. Такие, на которые не ответишь полуправдой. Может, все это сильно било по Люку, сильнее, чем я представлял. Или он просто знал, куда бить больнее всего.

— Твоя мама сейчас не в состоянии о вас заботиться.

Правда была в том, что я даже не знал, где черт возьми сейчас Мелоди. И знать не хотел. Единственный способ справляться со всем этим — затолкать глубже. Так глубоко, чтобы для меня это перестало существовать.

Челюсть Люка снова сжалась.

— Смешно, будто ты сам способен о нас заботиться. Ты просто спихиваешь нас на незнакомую женщину.

Я опустился в кресло у его стола, глядя на сына.

— Ты и твои братья — самое важное в моей жизни.

Он фыркнул.

— Мне больно, что ты этого не чувствуешь, но это так. Няня нужна, чтобы помочь мне быть лучшим отцом. Чтобы время, которое мы проводим вместе, было нормальным временем, а не попыткой разрывать себя между расписаниями, стиркой и покупками.

Люк молчал, сидя на кровати и уставившись на шнурки.

— Я скучаю по тебе, Люк. По нашим разговорам. По рыбалке и походам.

Его синие глаза сверкнули раздражением.

— Я слишком взрослый для этого детского бреда.

Боль вошла прямо под ребра.

— Это не детский бред. Это одни из моих любимых моментов. И следи за языком.

— Ты сам ругаешься. Я слышал.

— Верно, — признал я. — Я взрослый. И стараюсь не делать этого при вас. Ты хочешь объяснять учительнице Чарли, почему первоклассник разбрасывается матом?

Я надеялся выманить у Люка улыбку. Может, хотя бы тень. Но его губы даже не дрогнули.

— Все равно, — пробормотал он.

Я выдохнул.

— Мне нужен твой телефон, айпад и ноутбук.

Глаза Люка распахнулись.

— Ни за что.

Я поднялся.

— Я предупреждал, Люк. Я говорил, что будет, если ты не перестанешь ругаться.

— Это бред.

У меня стиснулись задние зубы.

— Теперь уже на три дня.

Люк сразу захлопнул рот.

Я снял ноутбук со стола.

— Телефон и айпад.

Люк поднялся, выдернул мобильный из кармана и швырнул его на стол. Потом рывком открыл ящик и вытащил айпад.

Я ненавидел это. Ненавидел, что мой ребенок злится на меня. Что я забираю последние вещи, которые хоть как-то поднимают ему настроение. Но позволить ему идти по головам — тоже не выход.

Я собрал технику и пошел к двери.

— Ужин где-то в шесть.

Люк не сказал ни слова. Его способ мстить. И да, он попадал точно в цель.

Я вышел и закрыл дверь. В кабинете спрятал устройства в нижний ящик стола и вернулся в сторону гостиной.

Голос Чарли услышал еще до того, как вошел.

— Что бы ты выбрала: геккона или африканскую бычью лягушку?

— Хм… — протянула Хэлли, и я застыл в проеме, наблюдая. — Лягушки классные, но у гекконов такие пальцы, что они цепляются за все подряд. Я за геккона.

Чарли сиял, стоя на табурете и помешивая мой соус.

— Эти пальцы — самое крутое. Вот бы мне такие. Я бы тогда по потолку ходил.

Дрю фыркнул с другого табурета.

— Ты бы превратился в настоящую ящерицу.

Чарли задумчиво поджал губы.

— Только если можно превращаться обратно. А то я по шоколаду соскучусь.

У Хэлли вырвался смех — легкий, почти певучий. Он словно зацепился за воздух, и по мне пробежал холодок.

— Я бы тоже скучала по шоколаду, — признала она. — Но мне кажется, здорово было бы стать птицей. Тогда можно лететь куда хочешь.

В ее голосе прозвучала тоска. Желание. О чем? О полете? О свободе, наверное.

— А я выбираю обезьяну, — заявил Дрю. — Можно взбираться на деревья на любую высоту и есть бананы целыми днями.

Хэлли улыбнулась ему:

— И висеть вниз головой, держась хвостом.

С моими мальчишками она была другой — раскованнее. Меня накрыло облегчение. Казалось, рядом с ними Хэлли по-настоящему оживала, как будто впервые после нашего собеседования чувствовала себя на своем месте. А Чарли и Дрю будто расцветали от ее внимания.

Я оттолкнулся от стены и вышел из-за угла.

— Это что, шеф Чарли готовит нам ужин?

Он широко улыбнулся, щербинка сияла во всю мощь.

— Хэлли мне помогает. Это будет лучший соус на свете.

Дрю скосил взгляд на Хэлли:

— Ты будешь нам готовить?

Легкий розовый оттенок вспыхнул у нее на щеках.

— Да, насколько смогу.

Дрю драматично вытянул руки над кухонным островом:

— Скажи, что ты умеешь делать что-то кроме пасты, стейка и чили.

Я подошел к среднему сыну и взъерошил ему волосы.

— Дразнишь отца?

Он отмахнулся:

— Только не волосы, бро!

Хэлли мягко рассмеялась:

— Обещаю избегать этих трех блюд.

Дрю поднял руки к потолку:

— Вот он — Господь на небесах.

Я только покачал головой:

— Прости, что тебя сразу бросили в пасть волкам.

— Мне несложно. И этот соус пахнет потрясающе.

Я ощутил странную, непривычную гордость.

Дрю ухмыльнулся Хэлли:

— Это его лучший рецепт. Он хотел произвести на тебя впечатление в твой первый вечер. Но если ешь его каждую неделю годами… как-то меньше восторга.

Я рассмеялся:

— Спасибо, Дрю. Прямо сказал, как есть.

Хэлли пожала плечами:

— Не знаю. Макароны с сыром — моя любимая еда на свете. Я бы, наверное, ела его через день всю жизнь.

Чарли заскакал на табурете:

— Мак-н-чиc — мои любимые тоже! Можно завтра его?

Хэлли посмотрела на меня.

Я поднял руки, сдаваясь:

— Если хочешь приготовить — мы с удовольствием съедим.

Она будто выдохнула, словно ожидала, что я возражу.

— Ужин готов будет еще не скоро. Может, тебе надо пойти устроиться? — спросил я.

Хэлли покачала головой, светлые пряди мягко обрамляли ее лицо.

— У меня вещей мало. И мне нравится здесь