Козёл.

А потом неожиданно для самого себя говорю:

– Давай я помогу.

Вот сам себе порой удивляюсь.

Я вообще зачем это сказал? Почему?

Она мне никто. Это её жизнь, её проблемы. У меня вообще-то и своих хватает. Я должен был просто спросить и уйти.

Но вместо этого… Почему мне так чертовски не нравится видеть её загнанной? Почему я хочу, чтобы этот павлин отстал от неё раз и навсегда? И какого чёрта я не чувствую в этом ничего неправильного?

Катя шокирована.

Но, похоже, назад дороги уже нет.

Глава 10

– Солнышко, ну давай, ну, пожалуйста… Это не больно, я же тебе говорила…

Максим упрямо хмурится, всем своим видом показывая, что тащить его в кабинет физиотерапии – это преступление против его свободы.

– Мам, ну я не хочу-у-у! Там плохо пахнет!

Я сжимаю губы, выдохнув сквозь зубы.

Господи, дай мне терпения. Я и так не спала толком, а тут ещё этот цирк с убеждением моего собственного ребёнка, что он не умирает, а всего лишь лечится.

– Максим, не капризничай, – я устало смотрю на него, пытаясь вложить в голос твёрдость, но понимаю, что никакого эффекта это не даёт.

И тут за моей спиной раздаётся мерзкий голос.

– Ну и в кого же он такой невоспитанный?

Светлов.

Разумеется.

Куда же без его ценного мнения…

Так и хочется наорать, но привлекать к себе внимание совершенно не в моих планах. Увязался за мной на мою голову, а теперь еще и критикует. Гад ползучий!

Я медленно поворачиваю голову и сталкиваюсь с его самодовольной ухмылкой. В идеально сидящем костюме, с дорогими запонками, стоящий в этом коридоре, будто ему здесь место. Санитайзер в руках, как личное оружие от бедности и микробов.

Я сжимаю кулаки, но прежде чем успеваю что-то сказать, рядом появляется он.

Громов.

Высокий, в своём вечном халате, с пронзительным взглядом, в котором скользит развесёлый интерес.

– Тебе бы костюм химзащиты, приятель, – лениво произносит он, глядя на Сергея с насмешкой.

Я дёргаюсь.

Максим вскидывает голову и… улыбается.

Смотрит на Громова широко, светло, с какой-то искренней радостью.

Только вот перед Светловым его лицо было другим.

Злое, недовольное, напряжённое.

Я чувствую, как у меня сдавливает горло.

Громов замечает этот контраст.

И я знаю, что он замечает.

Он слишком проницателен. Он слишком быстро улавливает детали. Он слишком точно понимает, куда надо копать.

Чёрт.

Я не готова.

Я не готова к тому, что он догадывается.

Его глаза.

Он смотрит на Максима иначе.

Он смотрит на него слишком внимательно.

Я ощущаю, как что-то внутри начинает крошиться.

А вдруг… он поймёт?

А вдруг увидит?

Этого нельзя допустить.

Я разрываю зрительный контакт и быстро отворачиваюсь.

Но он не отворачивается.

Я это чувствую.

Когда он берёт Максима на руки, легко, без усилий, мальчишка обхватывает его за шею, и мой желудок опускается в пятки.

Хотя бы помог свалить от Светлова…

Их перепалка была забавной, но я-то знаю, чем это аукнется лично мне. Светлов же не даст мне спокойно до дома добраться! В любом случае пристанет, что этот врач клинья ко мне подбивает…

– Ну, Макс, слушай сюда, – поставив сына около кабинета физиотерапии на ноги, говорит Громов. Его голос мягкий, уверенный.

– Без самодеятельности. Ты заходишь, ждёшь маму, не сбегаешь. Всё понял?

Максим, этот маленький беглец, кивает.

С заговорщицким лицом.

Как будто у них есть общий секрет.

Катастрофа.

Я смотрю на них и не могу дышать.

Они даже стоят одинаково!

Я резко поворачиваюсь и вжимаюсь в перила, пока не начался приступ паники.

– А кто отец Максима? – вопрос, который выбивает весь кислород из легких.

Я задыхаюсь.

Мир сужается до точки.

Я знаю, что он догадывается.

Я вижу это по его глазам.

Он спрашивает просто так? Нет. Нет.

Этот человек не задаёт вопросов просто так.

А может… может мне просто кажется?

– Эм… – мой голос звучит убого.

Я пытаюсь собрать мысли, но они рассыпаются в труху.

Он не должен знать.

А если узнает?

Что он сделает?

Будет орать? Спрашивать, как я могла?

А если он захочет забрать Максима?

Нет.

Нет!

Я не позволю.

– Ладно, – вдруг произносит он, отступая.

– А этот твой бывший… Он всегда был таким?

Я вздрагиваю.

Этот вопрос легче, но я всё ещё не могу дышать.

Почему он так точно бьёт в уязвимые точки?

Я сбиваюсь, путаюсь, а потом, говорю всё, как есть, избегая истории, которую рассказывала ему в ту ночь… Маловероятно, конечно, что он вообще ее запомнил, но рисковать не хочется.

Я вываливаю на него весь этот ад.

Про преследования.

Про попытки Сергея вернуть меня, избегая причины нашего развода.

Про его давление.

Про то, как он не отпускает.

И когда я заканчиваю, Громов смотрит на меня… иначе.

– Ты серьёзно?

Я нервно смеюсь.

– Да.

Он молчит.

Я вижу, что он злится.

Что он готов пойти и выбить из Светлова всю его самодовольство.

Но я не этого хочу.

Я не хочу ещё одной войны.

Я слишком устала.

И вдруг он произносит:

– Давай я помогу.

Я замираю.

Я даже не сразу понимаю, что он сказал.

Он предлагает помощь.

Он… Он хочет помочь мне.

Почему?

Я не могу этого принять.

Я не могу его пустить в нашу жизнь.

Это опасно.

Это опасно для всех.

– Нет, – мой голос еле слышен.

Он смотрит на меня.

Я вижу, как он напрягается.

– Почему? – его голос тихий, но в нём глухая злость.

– Это… Это не твоё