Я смолчала — Марко прекрасно это понял. Эта проклятая свадьба состоится, даже если я продолжу молчать. Даже если упаду без чувств. Но этой ночью он вспомнит это молчание — не оставалось никакого сомнения. Вспомнит все.

Наконец, все заткнулись, расселись по местам. Священник обратился к нам:

— Дорогие Марко и София, сейчас, скрепляя в таинстве ваш брачный союз, подайте друг другу правые руки и перед лицом Бога и Церкви принесите друг другу супружеские обеты.

Марко повернулся ко мне лицом, и я склонила голову, как можно ниже. Он не дожидался, когда я подам руку — просто взял сам, стиснул в своих грубых пальцах, как в тисках. Священник связал наши руки концом своей столы. Подобострастно посмотрел на Марко — настало время брачной клятвы. Франциск говорил, делал паузы, а мой жених громогласно повторял.

— Я, Марко, беру тебя, София, в жены и обещаю тебе хранить верность в счастии и в несчастии, здравии и болезни, любить и уважать тебя во все дни жизни моей.

Отцу Франциску не пришлось подсказывать дважды. Он был духовником Марко, и прекрасно знал, на что тот способен. И, конечно, не собирался испытывать его терпение. Когда настала моя очередь произносить брачную клятву, священник вновь склонился ко мне, как можно ниже, и заговорил. Все так же делая положенные паузы, улыбаясь и кивая, будто он один слышал мой тихий шепот.

Наконец, он выпрямился и торжественно провозгласил:

— Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами союз я подтверждаю и благословляю во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

И вся церковь облегченно выдохнула:

— Аминь.

Даже показалось, что я отчетливо расслышала голос тетки Марикиты. Теперь она напьется со спокойной совестью. Но меня это больше не волновало.

Венчание свершилось — остальное теперь было пустой формальностью. Я безжизненно смотрела, как Франциск благословлял кольца, как Марко одевал мне на безымянный палец кусок увесистого золота, повторяя за священником протокольную фразу. Свое кольцо он одел сам, не акцентируя на этом внимание.

У меня плыло перед глазами от мысли о том, что все кончено — я стала его законной венчанной женой. И не было теперь защиты ни у людей, ни у бога. Я с ужасом наблюдала, как руки моего мужа поднимают вуаль — последнюю мифическую преграду между ним и мною. Будто чтобы скорее заявить свои права, Марко притянул меня к себе и впился в губы. Я хотела дернуться, но вовремя опомнилась — теперь не имела право, тем более, на глазах у всей Кампанилы.

Теперь я — его жена.

Жена.

Этот жадный бесстыдный поцелуй никак не походил на обрядовый, на который, зная набожность своего кошмарного мужа, я надеялась. Он едва не уложил меня на пол на глазах у толпы. Я отстранялась, но он лишь наклонялся, буквально насилуя языком, не позволяя вдохнуть. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его изуродованное лицо, но слышала тяжелое дыхание с горьким шлейфом вонючего табака.

Наконец, Марко чуть отстранился, прошипел мне в лицо:

— Я запомнил твое молчание, София.

Я похолодела, будто потерялась в пространстве. Если бы не тиски его рук, я бы упала. Наконец, мой муж выпрямился, и я услышала оглушительные аплодисменты, разносящиеся под сводами церкви. Зрители ликовали, будто только что посмотрели умопомрачительный спектакль. Разумеется, для них всех это и было спектаклем. Праздником с горами еды и морем выпивки. Сегодня надерется до дерьма вся Кампанила. Будут славить это чудовище и желать нам кучу детей. От этих мыслей едва не стошнило. Даже теперь я не могла поверить, что все кончено.

Я чувствовала себя помешавшейся. Будто в наркотическом бреду видела, как подошла со своей кошмарной башней тетка Марикита, что-то несла про счастье, почитание мужа и взаимную любовь. Лицемерная стерва! Чмокала меня в щеку своими вымазанными губами, с еще большим жаром троекратно целовала моего новоиспеченного супруга. Скалилась, жеманничала, закатывала глаза. Потом были еще какие-то люди. Много людей. От чудовищного напряжения я почти не различала лиц. В голове шипел голос Марко: «Я запомнил твое молчание, София».

Я содрогнулась всем телом, когда прямо над головой раздался оглушительный колокольный звон. Марко ухватил меня под локоть и под неумолкающие аплодисменты поволок к выходу из церкви.

Глава 8

На паперти меня ослепило солнцем. Со всех сторон картечью посыпались пшеничные зерна вместе с традиционными выкриками, желающими счастья новобрачным. Псы Марко швыряли в толпу мелкую наличку и с довольными рожами наблюдали, как люди дерутся за монеты. Меня затолкали в тот же кабриолет, на котором я приехала, но теперь вместо тетки и моей дорогой Джинни рядом сидел мой кошмарный муж. Он приветствовал толпу, лениво подняв руку. Щурился на солнце и, наконец, надел темные очки.

Теперь я не видела его изуродованный глаз. Впрочем, я и не смотрела. Положила букет себе на колени и разглядывала цветы, словно никогда не видела. Не знаю, о чем я думала. Это был какой-то белый шум. Я даже не сразу поняла, что машина тронулась и уже выезжала с церковного двора. Еще немного времени, пока мы будем объезжать Кампанилу… Но время невозможно остановить совсем. Ночь неумолимо близилась, и я отчетливо понимала, что теперь ничто в целом свете не сможет меня спасти. Джинни говорила, что все можно перетерпеть. Но сейчас для меня это было не просто надругательством над телом. Чем-то большим, что я и сама не могла объяснить. Казалось, я перестану существовать, перестану быть собой. Стану безвольной тенью, которая живет в бесконечном страхе. Меня не будет.

Марко не любил меня — я прекрасно это понимала. Он не способен на любовь. Я ее и не ждала. Я ее не хотела. Осталось лишь надеяться, что игра в законный брак ему очень быстро надоест, и он вернется к своим шлюхам. Одна… Пять… Десять… Как можно больше, лишь бы он даже не вспоминал обо мне. Но это все потом, слишком далеко. Даже ребенок, получая новую игрушку, поначалу увлечен. На день или на час — не слишком важно. Это что-то вроде инстинкта. Я бы все отдала за жесткую монтажную склейку, вырезающую кусок из жизни.

— Ты решила унизить меня, София?

Я не сразу поняла, что услышала его голос. Ровный, тихий, равнодушный, и оттого пугающий до озноба. Я напряглась, замерла. Как сидела, опустив голову, так и не шелохнулась.

— Ты язык проглотила? — Он прошипел сквозь зубы, едва сдерживался. —