Предсказуемые, скучные, избалованные дети. В первые дни с ними всегда было трудно: они боролись против новых ограничений и возмущались, что им пришлось оставить привычных друзей и свои особняки.

А мне предстояла сложная задача – переформатировать их в лучшую версию их самих.

Высшие слои общества жили в мире кривых зеркал и неискренних отношений, где личность была менее значимой, чем то, что от нее можно было получить и как много она могла контролировать и дать окружающим.

Для общества было не так важно сделать избалованных детишек умнее и сильнее. Гораздо важнее было преподать им урок смирения, причем на своем примере.

Но я был не таким человеком. Так что применял к ним те методы, в которых и сам знал толк.

А именно, дисциплину.

Пройдя половину коридора, я понял, что она выскользнула из комнаты и идет позади меня.

– Где мама? – Она старалась придать голосу уверенности, но он подрагивал, выдавая ее растерянность.

Кто бы мог подумать, что изнеженная принцесса из рода Константин способна заботиться о ком-то, кроме себя? Ее реакция на летучую мышь раскрыла ее с неожиданной стороны. Но она свела доброту на нет своими язвительными ответами и попыткой меня принизить.

Никогда еще студенты не были так упрямы со мной.

Она трусила позади в ожидании ответа, а в воздухе витала враждебность. Глянув через плечо, я убедился в своей правоте.

Ее большие выразительные глаза будто пылали пламенем ада, губы скривились, обнажив маленькие клычки. Светлые волосы спускались прядями по ее плечам и вдоль ее напряженных рук, а маленькие кисти сжались в кулачки с побелевшими костяшками пальцев.

Она не опустила исполненного гнева взгляда, не показала слабину, лишь сосредоточилась на объекте своей ненависти.

Она меня презирала.

Это тоже было предсказуемо.

Все мои студентки испытывали передо мной трепет. Но они меня не ненавидели. Как раз наоборот. Довольно часто мне приходилось выговаривать им за неуместное кокетство, а порой, что еще хуже, за безрассудную страсть.

В случае с Тинсли Константин я подозревал, что страсть не будет проблемой. Но все же она была точно такой же, как все остальные – соплячка, которую кормили с ложечки, которой организовали трастовый фонд, дали личного водителя и набили гардероб дизайнерской одеждой и эмоциональным багажом, с которым ей трудно справиться.

Надо было сказать ей правду о ее матери, о том, что эта женщина хотела было уехать, не попрощавшись. Но я не смог этого произнести. Вместо этого я зашел в класс и жестом пригласил Тинсли войти.

– Она ждет.

Ждет, да, потому что я приказал ей сидеть тут, пока я ходил за Тинсли ловить мышь. Я хотел, чтобы до того, как их пути разойдутся, они обе уяснили для себя нечто важное.

Тинсли подошла ближе, но я не отступил, и ей пришлось протискиваться мимо меня.

– Убийца, – выдохнула она и проскользнула в комнату.

В наших общих интересах я не стал заострять внимание на ее реплике. У меня будет полно времени, чтобы наказать ее за хамство.

Я последовал за ней и закрыл за собой дверь.

– Почему так долго? – Кэролайн поспешила ко мне, держа сумочку в руках; она выглядела взвинченной и готовой как можно скорее уйти.

– Сядьте. – Я указал пальцем на первый ряд парт. – Обе.

– Удивительно, что ты еще здесь. – Тинсли плюхнулась на стул и скрестила руки на груди. – Я думала, ты смоешься при первом удобном случае.

– Я не смыва…

– Миссис Константин. – Я кивнул на стоящий позади нее стул. – Сядьте.

Она возмущенно выдохнула и жилы на ее шее напряглись, проявившись под кожей. Безупречной кожей. Как красиво смотрелись бы синяки на этой тонкой и нежной шее, попади эта женщина не в те руки.

В другой жизни женщины старше меня были моей слабостью. Но не эта. Не эта женщина и не в этой жизни.

Нельзя не признать, что Кэролайн была роскошной. Царская тонкость костей. Сочный, прорезанный алым рот. Тело, что выдавало постоянные походы в спортзал. Прическа, уложенная волосок к волоску.

Я находил ее крайне непривлекательной. Надменная и жадная до власти, с понятиями о благочестии, достойными самого Люцифера. Я провел собственное расследование и понял, что это холодное сердце не обладает ни одним из качеств, способных искупить ее грехи.

В молчаливом противостоянии она выдержала мой взгляд, но все же опустилась на стул. Она была умной женщиной. Достаточно умной для того, чтобы понять – я не из тех мужчин, кто отступается.

А что касается ее дочери…

Тинсли ссутулилась и сползла на стуле, воинственно глядя куда угодно, но только не на меня.

– Мисс Константин. – Придав голосу ледяную нотку, я встал прямо перед ней. – Сядьте прямо.

Она подняла глаза. Завораживающие глаза, в которых отражалась вся ее внутренняя эмоциональная жизнь. Они прожигали меня насквозь.

– Два слова, один палец, – произнесла она.

Кэролайн ахнула.

Я пнул носок Тинсли с такой силой, что она тут же выпрямилась на стуле.

– Это… – я показал на ее выпрямленную спину, – и есть та поза, в которой надо сидеть в моем классе. С другими твоими недостатками я разберусь позже.

Шокированная, она округлила губы в обиженную букву «О».

Ее волосы, доходящие ей почти до пояса, имели жемчужный отлив и такую бледность, словно они выгорели на солнце. Длинные ресницы обрамляли удивительно округлые, широко распахнутые глаза, светло-голубые, поразительные. Если добавить к этому небольшой курносый носик и тонкую кость, то ее можно было бы сравнить с эльфом. Чистокровная красавица с лицом, которое источает скрытую в ее обладательнице магию.

К тридцати годам она будет изысканной вне всякого сравнения. Та привлекательность, к которой невозможно остаться равнодушным.

Большинство мужчин сочли бы ее привлекательной уже сейчас, но я был из тех, кто испытывал отвращение к подросткам. Даже когда я был таким сам, я предпочитал женщин постарше. И эта одержимость меня разрушила.

Священный сан не был моим призванием. Девять лет назад я сознательно наложил на себя епитимью. Целибат смог обуздать разраставшуюся во мне тьму, и, поселившись в школе-пансионе, я смог ограничить свои потребности.

На факультете работали священники, профессора на пенсии, пожилые вдовы и несколько благочестивых пар. В таком окружении у меня не было ни единого искушения.

Это было лучшее решение из всех, что я когда-либо принимал, и самое благородное, что я когда-либо делал.

Я не был милосердным священником. Но я был опытным лидером. И руководство школой позволило мне получить еще одну вещь, которой я жаждал больше всего.

Контроль.

Этот маленький, уединенный