И входил в нее своим напряженным членом.

– Нет, Магнус. – Она обхватила мое лицо ладонями, а ее черты исказила печаль. – О боже, не могу представить, каково тебе было.

Мне была ненавистна жалость в ее голос, в ее прикосновении, в ее чертовых завораживающих глазах.

– Мне было плевать на эту женщину. Я едва мог выносить ее, если не трахал. – Я сжал ее запястье. – Не смей меня жалеть.

– Я не жалею. – Выражение ее лица стало жестче, и она выдернула руку. – Но у меня есть к тебе чувства. Это была ужасная трагедия, которую ты носил в себе девять лет. Трагедия, в которой ты не виноват. Ты не знал. И тебя не судили, так?

– Никаких обвинений не было. Ее семья угрожала меня засудить, и я откупился от них. И отдал им ее компанию, которую они вскоре разрушили. Я замел следы. Сделал так, что все осталось в прошлом. Даже члены твоей семьи не смогут раскопать эту историю.

– Амелия была твоей последней..? С ней у тебя последний раз был секс?

– Да.

Она глубоко вздохнула, и ее взгляд расфокусировался. Ей многое надо было осознать. Одному Богу известно, что она обо мне думала.

– Неудивительно, что ты столько времени соблюдал целибат, – пробурчала она. – С таким трудно примириться, и ты закрываешься от собственных эмоций. Даже если бы тебе было дело до Амелии, вряд ли бы ты плакал по ней.

– Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что отсутствие эмоций указывает на глубокую боль. Если тебе сложно справиться с чувствами, ты застываешь. Это как долгий шок. Я думаю, тебе пора пойти дальше и позволить себе чувствовать прежде, чем ты заведешь отношения. Я не говорю, что у нас именно отношения. Но ты даже жить с кем-то не можешь, так что…

Я мог бы жить с ней.

Это мало чем отличалось бы от того, что уже было между нами. Мы были неразлучны четыре месяца. Провели бессчётное число часов каждый день – подшучивая, флиртуя, ссорясь, целуясь. Даже женатые пары такого не делают.

Нравилось ей это или нет, но у нас были отношения.

Я никогда не сближался ни с кем, как с ней. Я даже не осознавал, что делаю нечто подобное впервые. Учеба с глазу на глаз каждый день. Наказания по вечерам. Я взял ее себе, монополизировал ее. Но вместо того чтобы разрушить наши отношения, совместно проведенное время только их укрепило.

Я оказался в романтических отношениях с ней задолго до того, как они стали сексуальными. И теперь она знала все мои секреты. Она знала меня лучше, чем кто-либо еще.

Среди вечнозеленых деревьев, заснеженных просторов и бесконечного синего неба мое сердце билось сильнее, чем когда-либо прежде. Груз упал с плеч, а мой ангел не сбежал от меня.

По крайней мере пока.

Она была задумчива, тиха, ее взгляд переходил от моих глаз к лежащим на ее бедрах рукам и обратно.

– Пойдем домой. – Она слезла с моих колен и, отступив на шаг назад, повернулась к тропе.

Обратно мы шли в тишине. Подошвы ботинок утопали в заснеженной тропе, и голубое небо освещало наш путь. Она восхищалась каждым оставленным в снегу следом лапки, каждым облаком причудливой формы и каждой вспорхнувшей птицей; а я смотрел на нее, успокоенный и полный свежих сил.

Когда мы дошли до хижины, я прижал ее к двери. Но она поднырнула мне под руку и одернула руку.

– Я, пожалуй, немного посижу на бобровой плотине. – Она посмотрела на меня так, что я понял – меня она с собой не зовет.

Будь я чувствительным, неуверенным в себе человеком, я бы принял это близко к сердцу. Но я таковым не был. Они имела право на личное пространство. И я уважал ее желание принять мое отвратительное прошлое – и готов был дать ей время. Главное, чтобы она не сбежала. Это было бы ошибкой.

Я взял ее за горло и притянул к себе, наслаждаясь блеском в ее глазах и ее прерывистым дыханием.

– Я приготовлю ужин. – Коснувшись ее губ, я еловал ее, пока она не обмякла. Потом отпустил ее, прошептав: – Веди себя хорошо.

Оставив ее на пороге, я поспешил в кухню и приготовил лобстера – с мясом из хвостов, клешней и ног, сдобренным сливочным печеньем и зеленой заправкой томалли. Я воспользовался рецептом из интернета и готовил его целый час. Когда я наклонялся заглянуть в духовку, у меня текли слюнки. Но большую часть времени я смотрел в окно.

Пока я резал кукурузный хлеб и прибирался, я наблюдал за ней. Она сидела в десяти метрах от задней двери дома на камне подле бобровой плотины, смотрела в никуда, явно затерявшись в собственных мыслях.

Закончив все дела ка кухне, я переместился в гостиную и сел с четками на диван. Я молился, ритмично перебирая пальцами священные бусины, и шепотом распевал сакральные слова.

Я стал священником по неправильной причине, но это все равно было верным решением. После девяти лет такой жизни я чувствовал себя обновленным, прощенным и исцеленным.

После девяти лет я ощущал, что резко меняю направление выбранного пути.

Задняя дверь открылась, и все клетки моего тела запели оду жизни. Я так и сидел, склонившись к четкам, с закрытыми глазами, шевеля губами в молитве, но все мои чувства обратились к ней.

Ее пальто, шапка, перчатки, ботинки – все падало на пол. Через секунду я почувствовал, что она стоит передо мной, тихо ожидая, пока я закончу. Я заставил ее ждать, сосредоточившись на словах молитвы. А потом отложил четки.

Ее руки безвольно повисли по сторонам от тела, а взгляд ее был суров.

– Ты сложный человек.

Меня сложно любить.

Ей даже не пришлось озвучивать эту истину. Она сквозила в ее взгляде.

– Господь простил тебя за то, кем ты был? – спросила она.

Девять лет я говорил об этом с Кристиано и теперь с легкостью ответил:

– Да.

– А ты сам? Ты простил себя, Магнус?

Я никогда не задавался этим вопросом, и я замешкался, заглядывая внутрь себя, прежде чем выдать правду.

– Да.

Она медленно кивнула, прикусила нижнюю губу и, сделав шаг вперед, села на подушку подле меня. Я откинулся на спинку дивана, приглашая ее сесть ко мне на колени, и она тут же приняла мое приглашение.

Оседлав мои бедра, она обвила