Фиксер, очевидно, полагал, что шок пронзит ее, как палочка для жарки пронзает кубик маршмеллоу, но она бросилась к балконной двери и перемахнула через перила, прежде чем он успел докричать свой боевой клич.

Дрожащими руками Макс попыталась ухватиться за решетку. Теперь ей предстояло отказаться от надежных балконных перил в пользу хлипких деревянных планок шпалеры и темно-зеленых (скорее всего, ядовитых) лиан.

– Стоять!

У Макс свело живот, когда над балконом появилось вытесанное из камня разъяренное лицо. Вместо карих глаз фиксера на нее смотрело дуло револьвера.

Она попыталась продвинуться дальше, но колючая лиана ухватила ее за лодыжку.

Вот же гадость. Неужели выстрелит?

Он взвел курок.

Правая рука по привычке потянулась к поясу, туда, где раньше была ее собственная кобура. Движение не ускользнуло от его внимания, и ей это не понравилось. Он опустил револьвер, но что-то подсказало ей – ничего хорошего ждать не стоит.

– Что, напугать думал! – крикнула она, вырывая ногу из цепких объятий лианы и сползая на нижний этаж.

Шпалера задрожала, и Макс стало не по себе, когда к ее плану подключился второй исполнитель. Изначально план строился в расчете на то, что решетка выдержит одну женщину среднего роста, но никак не одну женщину среднего роста плюс огромного, коротко стриженного Тора с револьвером вместо молота.

Черт. Она сделала то, чего ни в коем случае нельзя делать в подобных ситуациях: посмотрела вниз. До безупречно ухоженной садовой клумбы было не так уж и далеко – шею не свернешь, а вот сломать лодыжку вполне можно.

Пальцы горели, руки тряслись от напряжения… Еще метр, и можно будет прыгать…

Шпалера застонала. Что-то хрустнуло, потом затрещало и…

Розовый кирпич резанул по коже. Скрученные лианы… сломанные деревяшки… ребра о землю и воздух из легких вон.

Макс не знала, сколько пролежала так – скорее всего, мертвой. Вот только при этом она еще и кое-что сознавала, а мертвые, как известно, на это не способны. А сознавала она, что в раздавленных кустах франжипани рядом с ней есть что-то еще.

И оно шевелится!

– Какого черта!

Они заворочались, пытаясь распутать узел, в который завязались руки и ноги, но в результате всех телодвижений она оказалась сверху. Ее волосы упали ему на лицо, а он схватил ее за плечи, удерживая над собой, чтобы – не дай бог! – она не упала грудью ему на грудь. Он был весь мускулы, револьвер, щетина и…

Сотрясение мозга? Два волка внутри нее, обессиленные, но еще живые, выращенные в академии, сражались за доминирование. Беги против Атакуй.

На ее стороне был элемент неожиданности. На его – сила.

Она рванулась от него, но он не отпустил. Они столкнулись, откатились к кусту франжипани, забарахтались – локти… грудь… подбородок.

– У-у-уф…

– О-о-о… – Нос.

Ноги здесь, руки там… грязь в носу… волосы во рту.

Револьвер уткнулся ей в бедро твердыми гранями. Монстр пытался оторваться от нее.

– Руки, чтобы я их видел! – Последние слова прозвучали гнусаво – она схватила его за нос.

Вот так-то. Она выплюнула волосы изо рта и посмотрела на него. Оценка угрозы стала ее второй натурой; один просчет мог стоить жизни.

Рассмотреть его при дневном свете не удалось. Что ж…

Высокий… Какое там, здоровенный.

Под серой футболкой широченные плечи. Бежевые чиносы. Кожаные ботинки. Та же одежда, что и вчера?

Щетина. Нет, борода. Нет, все-таки щетина.

Оружие. Его она не видела, но почувствовала, когда они столкнулись.

Жизнь или смерть?

Карие сверкающие глаза. Полные, плотно сжатые губы.

Смерть.

Кончики пальцев коснулись ножа в кармане…

– Нет!

Упираясь в бицепс, он попытался повалить ее вперед, очевидно, исходя из предположения, что она понятия не имеет о хаммерлоке. Думал, что первый удар локтем в нос был последним.

В локте пульсировала боль.

– Не прикасайся ко мне, мать твою!

Сердце билось в груди, словно чувствовало себя в тюрьме. Словно она сама вернулась на кухню Джеки – грохот посудомоечной машины, нож, запах – сладковатый, с металлической нотой, и…

Он смотрел на нее, как на косулю, которую сбил автомобилем, в попытке понять, стоит ли ударить ее камнем по голове или оставить на дороге и дать ей истечь кровью.

– Грей! – раздался голос с балкона. Сверху на них смотрело пепельно-серое лицо Луки, стоящего с битой для крикета. – Ты в порядке? Мне позвонить…

– Все под контролем! – крикнул Грей, не сводя глаз с Макс, словно предлагая ей не согласиться с ним. – Возвращайся в постель, Лука!

– Возвращайся в… ты с ума сошел?

– Оставайся наверху и запри дверь!

Лука замысловато выругался, но дверь захлопнул, так что грохот рикошетом разнесся в утреннем воздухе.

– Что ты с ним сделала? – Грей отпустил нос, но Макс едва не замурлыкала от удовольствия, заметив, как повлажнели его глаза.

– Уж ты-то в этом возрасте должен бы знать, что такое эрекция и какое…

– Хватит, – прошипел он, прижимая ее к стене. Нет, он не прикасался к ней, но ее кожа гудела, как провода под напряжением. Она оказалась между его руками и понимала, что при малейшей попытке вырваться он просто-напросто пригвоздит ее к разбитой решетке.

Он скользнул по ней обжигающим взглядом, и она вдруг поняла, что на ней нет ничего, кроме кружевного черного бюстгальтера и в пару к нему трусиков-стрингов.

Ощущение было странное. С одной стороны, она была рада, что на ней ее самое красивое нижнее белье, а не белье для беременных, которое она случайно купила однажды и теперь носила почти постоянно. Когда полгода назад Макс вошла в «Семпердом», новый комплект из черного кружева – она знала, что носить его в тюрьме не разрешат, – добавил ей чуточку смелости.

С другой стороны… Боже мой! Как же так!

Оба тяжело дышали. Он давил на нее – пусть и не буквально – громадным весом и волнами жара. Боже, если бы только на ней была одежда…

– Ты пыталась убить его. – Он смотрел ей в глаза.

– Не смеши меня.

– Я нашел это в твоей одежде. – Он достал из кармана ее перочинный нож. Чиносы были те же, что и накануне вечером, и она вспомнила пятно на левом кармане, оставленное либо вином, либо… кровью.

Черт возьми, он действительно всю ночь провел за дверью.

– Отдай! – Она бросилась за ножом,