– Да, почти.

Я спросила в шутку, поэтому не сразу осознала его ответ. Затем запрокинула голову и расхохоталась.

– Кто бы мог подумать? Подо всем этим льдом все же кроется чувство юмора.

– Ты думала о том, как далеко хочешь зайти? – Он вернул мне бутылку, опустевшую на две трети.

– Можно я просто скажу тебе, когда остановиться?

– Судя по нашему недолгому знакомству, предполагаю, что ты не остановишься, пока не потеряешь не только свою девственность, но и девственность всех благовоспитанных девушек в округе. Давай договоримся оставить твою плеву нетронутой. – Кое-кому нужно поработать над умением говорить пошлости.

– Хорошая мысль. Ты из Нью-Йорка?

– Нет.

– Тогда где…

– Давай не будем болтать.

Ну ладно. Этот мужчина явно не запомнится мне за лучшую интрижку, но он и впрямь был самым привлекательным на тысячи миль вокруг, поэтому я не стала заострять на этом внимание. Мы передавали друг другу бутылку шампанского, пока она не опустела. Мое тело было словно гудящий от предвкушения провод под напряжением. Наконец – наконец-то – он поставил бутылку на землю, оттолкнулся от стены и, сжав мой подбородок большим и указательным пальцами, приподнял мою голову. Сердце сделало сальто, а потом ухнуло куда-то вниз живота, где превратилось в жижу.

Впервые в глазах Ромео блеснуло горячее одобрение.

– Я встречал налоговых инспекторов, которые вызывали больше симпатии, чем ты. Но в одном я все же отдам тебе должное. Вы восхитительны на вкус, мисс Таунсенд.

У меня отпала челюсть.

– Откуда тебе зна…

Но я так и не закончила предложение, потому что он выплюнул жвачку на траву и жгучим поцелуем заставил меня замолчать. Его рот был теплым и пах костром, дорогим парфюмом и мятой. Меня напрочь покинула логика, а голова пошла кругом. По ощущениям его тело было сильным, крепким и чужим. Я прильнула к нему, обвив руками.

Ромео высунул язык и разомкнул мои губы. А когда я приоткрыла их, его удовлетворение отозвалось у меня в животе. Обхватив меня рукой за затылок, он углубил поцелуй. Теперь его язык полностью оказался у меня во рту, исследуя его, будто завоевывая каждый сантиметр. Рот наполнил свежий привкус его жвачки. Ромео был приятным на вкус и надавливал ровно так, как нужно. И вот так просто его резкие слова и холодная натура растворились в страсти, пламени и порочном обещании того, с чем я, возможно, не смогу справиться.

Между ног пульсировало. Я силилась вспомнить, занималась ли прежде тем, что дарило бы такие же ощущения. Ответ, как ни печально, отрицательный. Для меня это была неисследованная территория. Неизведанные воды, в которые мне хотелось сейчас же нырнуть. Я захныкала ему в рот и потянула за лацканы пиджака, преследуя его язык своим. Меня не волновало, что он подумал обо мне. Все равно больше никогда его не увижу.

Я водила ладонями по его рукавам, сжимая дорогую ткань и крепкие мышцы под ней. Ромео был мускулистым и атлетически сложенным, не выглядя при этом грузным. Господи, как он красив! Холодный, гладкий и величественный, словно мраморное изваяние. Будто кто-то вдохнул в римскую статую ровно столько души, чтобы заставить ее двигаться, но недостаточно, чтобы она начала испытывать чувства.

Пока мы поглощали друг друга, я гадала, смогу ли прочувствовать очертания каждого кубика его пресса. Я погладила его по животу. Смогла. Подождите, когда об этом услышит Фрэнки. Она будет рыдать сладострастными слезами.

Ромео прижал меня к стене и дважды намотал мои темные локоны на кулак, будто поводья. Потянул, заставляя запрокинуть голову, и углубил поцелуй. Мне в бедро уперся его внушительный возбужденный член, пульсирующий от жара и желания. По спине пронеслась нервная дрожь.

– Ну и ну. – Ромео сжал меня крепче. Я чувствовала, как он дает себе волю, а окружающие его стены слегка трескаются. – Да ты была создана для разврата, правда, Печенька?

Он что, только что назвал меня… Печенькой?

– Еще. – Я вцепилась в его костюм. Сама не знала, о чем прошу. Знала лишь, что на вкус и на ощупь это было лучше любого десерта. А еще что через несколько минут все закончится. Я не могла позволить себе напрасно тратить время.

– Чего еще? – Он уже просунул руку в разрез на моем платье.

– Еще… не знаю. Это ты тут эксперт.

Ромео сжал мою задницу. Его указательный палец скользнул под резинку хлопковых трусиков, впиваясь в ягодицу.

– Да. Да. Этого. – Я разорвала поцелуй и прикусила его за подбородок. Моя неопытность дала о себе знать, когда я не смогла сдержаться. – Но… с другой стороны. Спереди.

– Уверена, что хочешь лишиться девственности от пальцев незнакомца, который угощал тебя песочным печеньем?

– Тогда не вводи их внутрь. – Я отпрянула, хмуро на него глядя. – Действуй вокруг… ну, знаешь… периметра.

Он сунул руку между моих ног и, накрыв распаленный центр ладонью, с силой сжал.

– Надо бы вытрахать из тебя всю дерзость прямо здесь и сейчас. – Впервые этот коварный мужчина с северо-востока США использовал нецензурное слово, и отчего-то я поняла, что для него это было редким явлением.

Я выгнула спину и прижалась к его ладони в поисках большего контакта.

– М-м-м… да.

Ромео провел пальцем вокруг входа, но так и не прикоснулся к нему. Возможно, все дело в том, что его касание было неспешным, мимолетным и созданным для того, чтобы привести в исступление, но у меня намокли трусики. Какая потрясающе сладкая пытка.

– Твой язык всегда доводит тебя до беды? – Он перестал целовать меня и начал неспешно сводить с ума, поглаживая между ног и глядя на меня с неприкрытым раздражением. Странный мужчина. Очень странный мужчина. Но не настолько странный, чтобы я отказалась от того, что между нами сейчас происходило.

– Всегда. Мама говорит, что если бы я перебирала ногами так же часто, как чешу языком, то стала бы олимпийской… ох-х-х, как приятно.

Он слегка погрузил палец, согнув его на клиторе, и так же быстро убрал. К моему ужасу, я услышала влажные звуки, когда он раздвинул губы.

– Сделай так снова. – Я уткнулась ему в шею, сходя с ума от его запаха. – Но до конца.

Он простонал, а потом резко прошептал: «Вот же бардак». Эй, никто не заставлял его под дулом пистолета.

– Тебе это хоть доставляет удовольствие? – Я начала думать, что он обо всем жалеет. Даже сквозь туман похоти я понимала, что он казался скорее раздраженным, нежели возбужденным. То есть его