Кэм говорила с такой искренностью, с такой глубиной.

– А Тедди, наш маленький ураган… – продолжила она, – возможно, единственный человек, который умеет любить так же яростно, как ты.

Кэм говорила с той частью меня, о которой мало кто знал, – с той частью, которая отчаянно хотела любить и быть любимой.

Я ничего не сказал. Не мог. Просто сидел, а ее слова проникали внутрь.

Когда Тедди ушла сегодня, между нами чувствовалась какая-то неловкость, но, наверное, не потому, что что-то изменилось. Просто причина, по которой мы могли проводить время вместе, исчезла, а мы так и не обсудили, что будет дальше.

Теперь я думал… А вдруг она решила, что я отпустил ее слишком легко? Я сказал ей вчера, что никогда не хотел бы ее отпускать… Но вдруг я случайно именно так и сделал? Просто позволил ей уйти, ничего не сказав. Обычно я верил, что поступки значат больше, чем слова. Я изо всех сил старался показать Тедди, как сильно она мне нужна. И она делала то же самое для меня. Однако когда речь шла о будущем… Об этом стоило поговорить вслух. Я должен был сказать ей, что хочу быть рядом всегда, не только этим летом. Что без нее… Без нее это лето – это самое лучшее лето в моей жизни – превращалось в открытую рану, на которую щедро сыпали соль.

– Не отпускай ее, Густ, – тихо сказала Кэм.

– Не отпущу, – твердо ответил я.

Я не позволю ей уйти. Я найду способ вернуть ее.

– Кстати, Кэм… – добавил я. – Если ты не хочешь выходить замуж, то не надо этого делать.

Кэм улыбнулась, но в этой улыбке сквозила грусть.

– Я справлюсь, Густ, – сказала она. – Просто… не все созданы для любви так, как ты.

Она встала со стула и позвала Райли, не дав мне возможности сказать что-то еще.

38. Густ

Прошло уже несколько дней с тех пор, как Тедди перестала ночевать в моем доме. Я отправил ей несколько сообщений – просто чтобы узнать, как она, – но старался не слишком надоедать, хотя меня так и тянуло поехать к ней домой, постучать в дверь и попросить вернуться.

Она сказала, что мы скоро поговорим, а Тедди всегда держала слово. Я не верил, что она просто возьмет и бросит нас. Похоже, ей нужно было сначала самой во всем разобраться.

За последние месяцы многое изменилось – и для меня, и для нее, но для Тедди особенно. Она обожала возиться с Райли – это правда, но я знал, что работа ей тоже чертовски дорога. А если все пойдет по моему плану, она и так проведет с Райли всю жизнь.

Я хотел, чтобы у Тедди было все – любимая работа, цель, ради которой стоит жить, семья – все, чего бы она ни захотела. И у меня уже были идеи, как мы могли бы к этому прийти, когда она будет готова. Господи, как же мне хотелось ее увидеть, поговорить с ней – прямо сейчас!

Я задумчиво оглядывал просторы «Ребел блю», когда заметил отца – он шел в конюшню, чтобы оседлать Кобальта. Мне не давали покоя мысли о проекте Райли и Тедди с растениями – и о том упрямом цветке, который никак не давался в руки.

– Доброе утро, – сказал отец, слегка приподняв шляпу.

– Доброе, – ответил я рассеянно.

Им так и не удалось найти горный жасмин. Райли так много рассказывала о нем, что я не мог выбросить его из головы. Без этого цветка их «идеальная двадцатка» оставалась неполной.

– Чем займешься сегодня? – спросил я, пытаясь сосредоточиться на разговоре с отцом.

– Думал проверить скот вместе с тобой.

Неожиданные изменения планов были вполне в его духе. И, как правило, это означало одно – у отца был повод для разговора. Репертуар уловок у него был скромный, но безотказный, особенно если включал долгую прогулку наедине в поисках нужной части стада.

– Отлично, – ответил я.

На ранчо все крутилось вокруг заботы о стаде. В этом и заключалась наша работа – следить, чтобы животные были сыты, напоены, в тепле, здоровы и довольны. Если разобраться, вся жизнь на ранчо укладывалась в одно слово: ответственность. Ответственность за скот, ответственность за землю. Земля нас кормила, а мы в ответ берегли ее.

Мы оседлали лошадей и двинулись в путь. Я позволил отцу задавать темп, и он выбрал более спокойный шаг, чем я ожидал. Очевидно, разговор предстоял долгий.

Только когда мы поднялись в горы и въехали в осиновую рощу, он спросил, как у меня дела.

– Хорошо, – честно ответил я. – Все нормально.

– Спасибо, что выкладывался по полной в последние месяцы, – искренне сказал отец.

Между нами повисла тишина. После той резкой сцены на кухне наши отношения стали слегка натянутыми. Точнее, это мне казалось, что земля уходит из-под ног, а отец, как всегда, был спокоен и уверен.

– Я знаю, что в начале лета был слишком строг с тобой, Август, – продолжил он, – но у всего, что я делаю, есть причина.

– Знаю, – ответил я.

Отец был прав. Его строгость свела меня с Тедди, и за это я был ему благодарен.

Однако стоило мне вспомнить, как он отчитал меня тогда за завтраком, я снова почувствовал укол раздражения. Не то чтобы он был ко мне строже, чем к сестре и брату. Он не был, по крайней мере не специально. Просто именно мне предстояло однажды занять его место у руля «Ребел блю», вдохнуть в ранчо новую жизнь, сделать его неуязвимым перед лицом времени. С каждым из нас у отца были свои отношения, но со мной всегда было связано больше ожиданий, чем с остальными.

– Одна из твоих сильных сторон – ты всегда идешь ва-банк, отдаешься на сто процентов. Это у тебя от мамы, – сказал он, немного помолчав.

При упоминании мамы я невольно крепче сжал поводья. Отец стал чаще говорить о ней в последние годы, особенно после того, как вернулась Эмми, и обычно это значило, что он хочет сказать что-то действительно важное.

– Но когда это место станет твоим, – продолжил он, – ты не сможешь всегда и во всем выкладываться на полную.

Еще несколько месяцев назад я бы не понял,