Он кивнул.

— Поэтому если тебе не составит труда, просто не мешай мне быть рядом с твоей дочерью. Я тебе не соперница, и, как ты сам недавно сказал, нам осталось совсем немного времени вместе. Я действительно привязалась к ней, я…

Я хотела сказать, что полюбила ее, но поняла, что это всего лишь громкие слова. Ни одни слова не передадут моих чувств к этой девочке.

— Я хочу, чтобы она запомнила меня счастливой, я хочу подарить ей радость на этом отдыхе. И совершенно точно я не хочу, чтобы она видела, как я бью ее отца кокосом по голове. И как меня потом топят в океане.

Улыбка на его губах мелькнула и тут же пропала.

— Я не воспринимал тебя всерьез, Ники.

— Да, это мы уже проходили…

— Не из-за тебя, — перебил он. — Из-за себя. Мне сложно говорить о своих чувствах, и с ними тоже все сложно. Но наш разговор на берегу… это оказалось для меня слишком. Поэтому я сорвался на Амире и на тебе утром. Мне жаль.

Это сейчас воспринимать как извинение?

— Мне жаль, что я привез тебя во Франкфурт так, как привез. Мне жаль, что я говорил тебе все, что я тебе говорил.

— Иногда ты говорил что-то приятное.

Он хмыкнул.

— Но крайне редко, — я фыркнула. — Так что…

— Я пришел не трахать тебя. — Лукас посмотрел мне в глаза. — Я пришел пригласить тебя прогуляться по берегу. И да, по поводу твоей матери мне тоже очень жаль. Я не должен был ее сюда привозить, не поговорив с тобой.

Когда ты настроен защищаться или выставить кого-то за дверь, перекраивающаяся линия поведения рушит всю защиту и вообще все, что ты только что нарисовала у себя в голове. Я поклясться могла, что Лукас способен это сделать нарочно, даже Роб был манипулятором восьмидесятого уровня, а уж Лукас — с его прошлым и мировым уровнем наверняка уделал бы моего бывшего мужа в этом как пацана в песочнице. Но сейчас я кожей поняла, что дело не в этом, равно как и вчера, во время нашего разговора. Он действительно был искренен со мной.

Наверное, именно поэтому я кивнула.

— В принципе, я не очень хочу спать.

Он отступил в сторону.

— Тогда пойдем.

Мы оставили виллу за спиной и направились к кромке океана. Сейчас у меня каждый день был как год — по крайней мере, я так чувствовала. Ведь еще только вчера я бегала тут и кричала, что он притащил сюда мою мать, не спросив меня, и готова была кидаться в него песком, кроксами и прочими атрибутами отпуска, которые попадутся под руку. Мысль заставила меня усмехнуться, и Лукас неожиданно на это отреагировал.

— Вспомнила что-то смешное?

— Вчерашний день. Смешное не в нем, а в том, что я о нем думаю.

— И что же ты о нем думаешь?

— Что ты привез мою мать из гребаных Штатов, а я умудрилась сделать из этого драму. Хотя я сама просрала свою жизнь так, что могу взять первое место в номинации «Лохушка столетия».

В горле снова встал ком, и я сглотнула его, не позволив слезам выплеснуться вместе с обжигающей грудь болью.

— Нам всегда кажется, что мы могли поступить иначе. В прошлом. Что-то сделать лучше. Но мы не могли.

— Да, это классно утешает, когда жизнь оказывается в глубочайшей жопе.

— Твоя жизнь только начинается, Ники. Ты молода, ты красива, у тебя есть здоровье, руки-ноги и голова на месте. Ты можешь делать что хочешь, ехать куда хочешь, заниматься чем хочешь, — Лукас сунул руки в карманы летних пляжных брюк.

Даже здесь он умудрялся выглядеть как гребаная звезда, в этой пляжной одежде.

— И лучше тебе не знать, как выглядит жопа на самом деле.

— Глубина чьей-то жопы не пропорциональна испытываемым человеком страданиям. Если тебе кажется, что твоя жопа глубже, тебе это просто кажется.

Лукас посмотрел на меня как-то странно:

— Это не отменяет того, что я только что сказал.

— И того, что я только что сказала — тоже. Не отнимай у меня святое право пострадать, — фыркнула я. — Кстати, знаешь что говорят? Что если женщина показывает плохое настроение при мужчине, она идиотка.

— Идиоты те, кто такое говорит.

— Роб говорил, — сказала я, обхватывая себя руками.

Да, жаловаться на бывших — это полный отстой, об этом говорят все, но я даже не жаловалась. Я констатировала факт, что я вляпалась в дерьмо. Для себя.

— А я с ним жила, — хмыкнула я. — И я его любила. Наверное. Хотя, если верить умным людям, я не любила, а пыталась натянуть сову на глобус в надежде получить любовь от того, кто мне ее дать не мог в принципе.

Лукас остановился.

— Посмотри.

Я остановилась тоже. Ночной океан был прекрасен: прозрачная днем вода сейчас была темной, и в ней отражалось усыпанное звездами небо. Такое небо не увидишь в городе, да даже здесь не увидишь, если оставаться поближе к вилле. Электричество сжирает всю естественную красоту, если дать ему волю.

Пока я так стояла, в оцепенении, в моменте красоты, от которой захватывало дух, Лукас подошел ко мне и положил руки мне на плечи. Я чуть шагнула назад и оказалась прижатой к его сильной груди. К моменту красоты добавился еще один, более чем странный — впервые в его объятиях я не чувствовала себя куклой. Впервые в его объятиях я чувствовала его.

— Ради таких мгновений стоит жить, Ники, — сказал он. — Ради того, чтобы иметь возможность видеть все это. Ради возможности однажды взять на руки своего ребенка и услышать ее первый смех.

— Давно ты это понял? — тихо спросила я.

— Не знаю. Возможно, когда встретил Марию. Возможно, когда родилась Амира.

Я попыталась отстраниться, но он не позволил.

— Но я вспомнил об этом только когда лучше узнал тебя.

— Не надо говорить мне это из жалости.

— Я думал, что ты достаточно меня изучила, чтобы понять, что я и