Глухо прорычав, она рывком прижала коробку к груди и обхватила ее руками, не желая отдавать ее мне.

– Ладно. – Наклонившись, я взял Тинсли под колени и под плечи, поднял ее, почти невесомую, и прижал к себе.

Пока я нес ее по направлению к деревне, она прижималась ко мне, уткнувшись носом мне в шею. И это казалось таким невыразимо, пугающе естественным.

– Зачем кому-то их убивать? – тихо плакала она. – Не понимаю.

Психов на свете достаточно. И я знал это как никто. Ведь я и сам был одним из них. Но я ни за что не поверил бы, что кто-то из моих учеников способен убить животное. Некоторые девочки были грубиянками, но такое – признак психопатии.

– Зло необъяснимо. – Я немного пригнулся, словно хотел прикрыть ее от дождя. – Но оно не останется безнаказанным. Ни в этой жизни, ни в следующей.

Я принес ее в ближайшее от нас здание. В единственное место, где она могла быть в безопасности. От меня.

Достав из кармана ключ, я отпер арочные двери церкви и занес ее внутрь.

Воздух наполнял знакомый запах ладана и свечного воска. Единственный проход разделял двадцать рядов скамей, расположившихся по обе стороны от него. Я включил самый приглушенный свет, озаривший четырнадцать, высотой от пола до потолка, окон со сценами страданий Христа.

В конце прохода высился алтарь.

Я мог бы запереть дверь, распластать ее на мраморной плите и трахать до тех пор, пока она не забудет про опоссумов. И разрастающийся в моем теле жар требовал поступить именно так.

Но я чувствовал вину, тягучую и ледяную, сгущающуюся где-то в районе солнечного сплетения.

Это же церковь. Я никогда не позволял своим грязным мыслям осквернять ее своды. Здесь Тинсли была в безопасности.

Я подошел к первому ряду скамей и сел. Мы оба промокли до нитки, дрожали от холода, и с нас капала вода. Я хотел посадить ее рядом с собой, но она обвила меня руками, без слов прося этого не делать.

– Тинсли. – Держа ее на коленях, я потянул за промокшую коробку. – Дай ее мне.

– Нет. – Она быстро замотала головой; ее отчаянный взгляд был наполнен слезами. – Не могу.

– Можешь, – я добавил стали в голосе. – Делай, как тебе говорят.

Она разжала пальцы и всхлипнула.

– Хорошая девочка. – Я поставил коробку рядом с нами и прижал Тинсли к груди.

Она была такой маленькой, с изящными руками; свернувшись клубочком у меня на коленях, она уперлась макушкой мне в подбородок. Нам нужны были полотенца, сухая одежда, но тогда пришлось бы выходить обратно под дождь.

И я согревал ее жаром своего тела. Вынув телефон из кармана, я разослал несколько сообщений и снова спрятал телефон. Потом, под предлогом того, что ее надо согреть, я ее коснулся.

Медленно, мучительно, я положил ладонь на оголенную мокрую кожу ее бедра, пытая самого себя. Если бы я провел рукой на пару сантиметров вверх, то смог бы открыть двери в рай. Сегодня вечером она уже позволила мне посмотреть на свою поблескивающую щелку. Стоя с голым задом, непослушная девчонка разрешила мне оставить красные отметины от ударов на своей коже, и я втайне гордился тем, что сдержался и не овладел ею полностью.

Но я не был святым. На самом деле, я все еще мучился от голода, от бури эмоций, что пронзали каждую клеточку моего тела. Она покинула классную комнату, но не мои мысли. Ни на секунду. И теперь, когда ее ягодицы были прижаты к моему набухающему члену, я начинал сходить с ума и терять контроль.

Я хотел посмотреть на оставленные мною отметины. Хотел потрогать их, укусить их, добавить новых.

Так что вместо того чтобы молиться за облегчение ее боли, я засунул руку ей под юбку, фантазируя о том, как я вхожу во все ее девственные дырочки. Как она умоляет меня остановиться, от чего я начинаю лишь сильнее ее трахать, до тех пор, пока она не станет умолять довести ее до оргазма. И если она будет хорошо себя вести, то я…

– Магнус? – Поерзав на моей ширинке, она прищурилась и осуждающе сжала губы. – Вы не думаете об опоссумах.

Великолепная женщина. Она способна вырвать меня из пропасти, в которую катятся мои мысли. Даже когда сама страдает.

– Нет. – Вздохнув, я сжал пальцы на ее бедре и притянул поближе к ширинке. – Я жалкий человек.

– Самый худший. – Она провела рукой по мокрой щеке, и в ее глазах отразилась боль.

Замерев, я ощутил, как застыли мои пальцы в мокрых кроссовках. Мне нужно было, чтобы она слезла с моих колен, и тогда я смог бы наконец ее утешить.

– О, Магнус, – она всхлипнула. – Это очень больно.

Промокшая, она дрожала и смотрела на меня со страданием в глазах. И мое сердце разрывалось. Господь Всемогущий, я бы отрезал себе обе руки, если бы это ее утешило.

– Что тебе нужно, Тинсли? – Я прижал большой палец к ее щеке и провел по следу, оставленному слезами. – Скажи мне.

– Мне нужно… – Мышцы ее горла двигались, когда она пыталась подавить нахлынувшие эмоции. – Боже, мне так тяжело это признать.

Она была неимоверной силой, непреодолимым влечением.

Всем своим существом я подался вперед, положил ладонь ей на затылок и прижал губы к ее щеке.

– Доверься мне.

– Я…

– Доверься.

– То, что мне действительно нужно… – Она издала дрожащий вздох и, посмотрев мне в глаза, положила ладонь мне на грудь. – Это вы. Такой, какой вы со мной сейчас. Я позволю себе грустить рядом с вами, словно в ваших объятиях разрушаю возведенные вокруг меня стены.

С каждым вдохом я ощущал исходящий от ее кожи аромат лимона. И этот запах уносил с собой все мысли, оставляя меня в смятении и с болью от того, что она – единственное, чего я не могу получить.

Было опасно даже желать того, чего желал я. Особенно тогда, когда слезы струились по ее щекам.

Желание пронзало меня, искушало, словно демон во плоти. Мои губы тянулись к ее щеке, желая попробовать ее горе на вкус, изведать соль ее слез, предложить ей единственное утешение, которое я мог дать.

Мои губы не всегда доставляли наслаждение, но я знал, как поцеловать женщину так, чтобы она потеряла рассудок.

Слегка наклонив голову, я коснулся ее щеки своим дыханием. Провел языком по изгибам ушной раковины. Прикусил ее за подбородок. Помедлил подле уголка ее пухлых губ.

– Всхлипни для меня, – приказ соскользнул с кончика моего языка и перешел на кончик