Полуобернувшись к ней, Грей приподнял бровь.

– Я возвращаюсь в зал, – заявила Тату, – если с ней все в порядке.

– С Джеттом у нее проблем не будет. Он может управлять этой машиной с закрытыми глазами, – сказал Грей и, поймав ее взгляд, добавил: – Но не будет.

Он сам не понял, зачем ему понадобилось убеждать ее в законопослушности водителя Барбарани.

– Мне холодно! – жалобно заныла Бэмби с кожаного сиденья.

– Подогрев включен, – сказал Джетт. – Скоро будешь жаловаться, что тебе дракон задницу прожег.

– Она дрожит. – Тату произнесла это так, словно пьяная блондинка истекала кровью от множественных ножевых ранений.

– Для такого случая в магазинах продают пальто, – проворчал Грей, снимая пиджак и бросая его Бэмби, которая и впрямь дрожала. А вот Тату, отметил он про себя, не дрожала, хотя от ветра ее защищали только чернила на коже. В голове у него уже крутились хэштеги катастрофы.

Жертва гипотермии обвиняет аукцион холостяков Барбарани

и

Жестокий: Лука Барбарани

вышвыривает умирающую на улицу.

– Держи. – Брошенный пиджак накрыл свернувшуюся калачиком Бэмби с головы до ног.

– Лука может меня найти, – пробормотала она. – Мой ник – @freedom_girl. Я инфлюэнсер, пишу обзоры об отелях. Могу организовать ему приличный коллаб.

После того как Лука в последний раз останавливался в отеле, Грею пришлось организовать полное обновление номера люкс. Какашки альпаки, как ни странно, не так-то просто вычистить из ковра.

– Я ему передам. Береги себя.

Лука не станет ее искать. Но Грей – да. Чтобы убедиться, что она сидит тихо и не болтает о случившемся.

– Верни мой пиджак, – одними губами сказал он Джетту. Тату хмуро наблюдала за ними со стороны, пытаясь расшифровать их «секретный код». Бэмби укрылась пиджаком, как птенец крылом матери.

Пару минут спустя на обратном пути через парковку Тату поправила бретельку, причем сделала это так, что Грей отвел взгляд, – теперь ее груди выпирали из топа, словно доказывали миру, что они существуют.

– Не обольщайся, – сказал он, когда они вернулись в зал. – Сегодня серьезная конкуренция.

– Как я понимаю, в отношении женщин у Луки Барбарани один-единственный критерий – живая, да и это, пожалуй, необязательно.

– Видела женщин в его аккаунте в соцсети? Ты не совсем его тип.

Ну вообще-то, тип Луки – это северные итальянки, пышные и запретные. Так что в поисках противоположности он остановился на банальной ротации супермоделей – высоких, с минимальным риском изгнания из семьи. Но эта женщина не подходила ни под один из критериев. Да, она была эффектной – пугающе, так что дух захватывало, – но тягаться с женщинами, собравшимися сегодня в зале, она не могла. Да и вела она себя не так, как в представлении Грея должна вести себя девушка, которая в четверг вечером не нашла для себя ничего лучше, чем потратить безумные деньги на один час в компании самого завидного холостяка Австралии.

– И что именно это значит? – спросила она. – Какого я типа?

Не моего. Что-то глубинное рыкнуло в ответ, опровергая это заявление. Но он моментально придушил протест, как делал каждый раз после того, как облажался.

Во-первых, ему не нравятся татуировки. Нет уж. Во-вторых, ему не нравятся плохие девчонки. И уж точно женщина, способная постоять за себя в споре и от одного взгляда на которую захватывает дух, – не его тип. Спасибо, больше не надо.

– Не того, какой нравится Луке, – только и сказал он.

– Мужчинам обязательно надо разложить женщин по коробочкам, будто мы сорта хлопьев.

– Ты же участвуешь в аукционе по продаже живого человека, – резко указал Грей. – Не тебе говорить о высоких моральных ценностях.

Она открыла рот, собираясь возразить – похоже, это была ее опция по умолчанию, – но голос аукциониста, призвавший всех занять места, вернул ее к реальности. Если это вообще можно было назвать реальностью.

– Кем ты им приходишься? – спросила она, видя, как Грей внимательно наблюдает за поднимающимся на сцену Лукой.

– Неважно кем, – ответил Грей. – Важно, кто я для всех, кто попытается ставить палки им в колеса.

Он надеялся, что она попробовала угрозу на вкус и будет ощущать ее обжигающую остроту, глядя, как он уходит в тень за сценой, туда, где ему и надлежит быть.

2

Макс

Только клинический сумасшедший, чье безумие официально подтверждено по крайней мере тремя специалистами, мог добровольно принять участие в такого рода мероприятии. Но никто и никогда не обвинил бы Макс Конрад в том, что она не в своем уме. Особенно после того июня два года назад.

Ставки уже перевалили за восемь тысяч, и две девушки в первом ряду с таким нетерпением тянули руки вверх, будто боролись за последнюю дозу лекарства для оставленного дома больного ребенка, а не за возможность провести один час с действующим обладателем австралийского кубка «Грязные ручонки».

В миллионный раз за вечер Макс задумалась, куда на самом деле идут деньги.

На новую яхту для Луки Барбарани?

На люксовый внедорожник для жестокой, бессердечной адвокатессы Антонеллы, пытающейся за громкими словами о социальной справедливости скрыть тот факт, что получила свое место благодаря протекции родителей?

Или есть шанс, что деньги пойдут Франческе, единственной в этой семейке, у кого есть зачатки совести? Она хотя бы потратит их на экологию. Хотя движет ею, скорее всего, лишь чувство вины за привилегированное детство. Но увидев все эти контрабандные пластиковые соломинки в бокалах с джином, Макс сильно засомневалась в искренности ее забот об окружающей среде.

О старшем сыне, Томазо, она не знала ничего, кроме того, что этот надменный хрен вместе с отцом Джованни организовал аукцион, скорее всего ради налоговых вычетов.

Но теперь было поздно. Она ничего не могла поделать, даже если бы деньги пошли на федеральную программу по запрету абортов или открытие новой угольной шахты на священной земле. Но другого способа попасть в поместье Барбарани не было, как не было и времени – часы в ее сердце тикали, отсчитывая секунды с настойчивостью кукушки.

– Восемь тысяч четыреста… Есть восемь тысяч пятьсот?..

– Девять тысяч! – крикнула рыжая девушка.

На сцене Лука поправлял запонки, сверкающие, как бриллианты. Возможно, они и были бриллиантами, вдруг поняла Макс. Глядя на него, она признала: да, этот парень омерзительно хорош собой в черном костюме, сидящем на нем, как доспехи. Прямо-таки бесстрастный Адонис, наблюдающий за смертными внизу. Вот он смахнул с плеча то ли ворсинку, то ли блестку, и Макс удивилась – неужели это не входит в обязанности того тупого верзилы-сексиста?

Она наблюдала за ним на