Стягивая ботинки и носки, я думала о том, что это было еще одно из наказаний.

Но он произнес:

– И белье.

Я затаила дыхание.

Всего несколько человек в моей жизни просили меня снять трусики, и это были парни, с которыми я хотела переспать. Я не многое знала про священников и их правила, но была уверена, что эта просьба достойна порицания. Звучало слишком интимно, слишком извращенно. Это был сексуальный намек, и никак иначе.

– О чем бы ты ни думала, прекрати. – Он приблизился и встал за моей спиной; его дыхание касалось моей шеи, а голос был глубоким и обжигающим. – Мне совершенно не интересно, что у тебя под юбкой.

Эти слова больно задели, меня ужалило его отвращение.

По коже пробежали унизительные мурашки, и боже, как же мне хотелось подавить содрогание. Даже теперь при мысли о том, что я никогда не буду такой округлой, как Невада, соблазнительной, как Кэрри, и привлекательной и стильной, как моя мать, голова моя невольно вжималась в плечи. Я была щуплой, плоскогрудой, саркастичной и хамоватой.

Я стояла перед ним, пристыженная, и знала, что, судя по раздражению, которое он источал, дальнейшего не избежать.

– Снимай. Их. Немедленно. – Бескомпромиссный приказ, от которого в груди все сжалось.

«Да пошел ты», – рвалось у меня из груди.

– Скажите это, мисс Константин. – Его подошвы стучали по полу, его близость дразнила. – Будьте острой на язык и удвойте время наказания.

А мне просто хотелось поскорее с этим покончить.

Просунув руки под юбку, я стянула трусики. Мягкая ткань заскользила по бедрам и застряла в районе коленей. Я пошевелила ногами. Белые трусики упали на пол, а этот человек даже не пошевелился.

Я быстро подняла трусики с пола. Когда я выпрямилась, он стоял совсем рядом в ожидании.

– «Послушание – это погребение воли и воскрешение смирения». Иоанн Лествичник. – Он кивнул на ближайшую парту. – Сложите вещи сюда. У вас три секунды.

Сомневаюсь, что Иоанн Лествичник, говоря о смирении, имел в виду женские трусики. Но я попридержала язык и сделала, что мне приказали.

К распятию я вернулась, остро ощущая свою наготу под юбкой. А отец Магнус смотрел только мне в лицо.

Он выжидал.

Ждал, когда я поцелую ноги статуи.

Я поставила ладони на стену. В грудной клетке глухо билось сердце, ударами выбивая: «Не делай этого! Не сдавайся! Беги, беги, беги!»

Я обуздала свой гнев и взглянула на изображение полумертвого Сына Божьего в одной лишь повязке на бедрах.

– Я тебя поцелую, жуткий голый Иисус, но ты не получишь от меня большего. Пока меня заставляют целовать твои ноги, я буду сыпать проклятиями в твой адрес каждую мерзкую секунду.

Если это еще не было девятым кругом ада, то я точно стремилась по направлению к нему. Я все ждала, что за эту цитату отец Угрюмость набавит мне еще минут, но он просто положил ладонь на лоб и вздохнул.

Тоже вздохнув, я прислонилась губами к древним ступням и попыталась забыть про микробов. В нос ударил запах заплесневелого дерева, но я старалась не думать и об этом.

Отец Магнус подошел к своему столу, а потом вернулся с Библией в руках. Он притащил стул, уселся, открыл книгу и стал читать.

Вслух.

Нет! Боже, только не это!

Он читал историю за историей, про древность и скучные поступки непонятных людей. Уроки смирения пронизывали каждый пассаж, но мне было насрать. Мои губы словно приклеились к изваянию. Я сняла белье перед священником. Я была измотана и не могла перестать переминаться с ноги на ногу из-за мочевого пузыря…

Черт возьми, не надо об этом думать.

Покрываясь потом, я стояла как можно спокойнее. Я не знала, что у меня между пальцами, на внутренней стороне локтя и между грудями есть потовые железы. А теперь узнала, потому что с них катился пот, пока он проникновенным голосом зачитывал вирши, а я пыталась не описаться.

Он перевернул страницу и поднял голову, внимательно поглядев на меня.

Во мне нарастало нестерпимое давление, огонь, дрожь, которые готовы были меня разорвать. Я стиснула бедра, попискивая от отчаяния, с каждой секундой теряя надежду.

Сколько минут прошло? Тридцать? Сорок? Я поняла, что не выдержу.

Я вертелась и крутилась, ерзая губами по пальцам на ступнях статуи. Я знала, что Магнус за мной наблюдает. И он знает, чего именно я хочу.

Время. Просто скажи мне, сколько осталось, долбаный ублюдок.

Не отрывая губ от статуи, я постучала по своему запястью.

Но он просто перевернул страницу и отвел от меня взгляд.

Я почувствовала напряжение между ног и поняла, что через несколько секунд мои мышцы не выдержат.

«Пожалуйста» – бессвязно всхлипнула я. Он услышал, но ничего не сделал.

Просто перевернул еще одну страницу.

На секунду я даже подумала, что готова удвоить наказание и сбежать в туалет. Но прежде, чем мой мозг успел отправить сигнал телу, я проиграла битву с мочевым пузырем.

Плотину прорвало, и по ногам заструился горячий поток. Моча забрызгала мне ноги и растеклась по деревянному полу, разбрызгивая желтые капли, которые долетали до его стула.

Струя изливалась, и это было одно из самых больших удовольствий и самых унизительных событий, которые со мной когда-либо случались. Я полностью потеряла контроль, испытала невероятное облегчение и жгучий стыд.

Щеки налились румянцем. Суставы заныли, и все мышцы в теле парализовало. Я не могла смотреть ему в глаза, но я его видела.

Боковым зрением я увидела, как он опустил голову, перевернул страницу Библии и продолжил читать вслух.

Я не слышала ни слова, слетающего с его губ. Лишь собственный, стучащий в ушах пульс. Шли минуты, и все мое сознание сузилось до лужи у меня под ногами, до прохлады остывающей мочи, холодящей ступни, и до деревянных ног под моими губами.

Моя гордость была глубоко задета. Глубже, чем если бы меня били, глубже, чем если бы применили телесное наказание.

Он все распланировал.

Осознав это, я прикрыла глаза. Ботинки, носки, белье – все было бы испорчено, если бы я их не сняла. Он знал, что я обмочусь.

Чертов извращенец.

Стоя с закрытыми глазами и прижатыми к ступням Христа губами, я исходила желчью и заливалась стыдом. Усталость сковала мышцы, и я начала терять равновесие. Плечи и шею скрутило. Но когда я услышала, как захлопывается Библия и скрипит стул, я поняла, что продержалась девяносто девять минут.

– Можешь отойти, – его голос раздался сзади, заставив меня содрогнуться.

Я не хотела шевелиться и открывать глаза. Я стояла