Этой ночью я ещё вернусь за ней.

Я закрыл за собой дверь и подошёл к супергеройской кровати, собираясь пристроиться хотя бы на её краю.

– Ты что, собираешься спать со мной? – немного озадаченно произнёс Доминик.

– Почему нет?

– Я же не маленький, па-а-ап, – протянул он.

– Ты маленький, – напомнил я ему. – Двигайся.

Он недовольно лёг на бок и освободил мне кусочек места, смотря на диван, стоящий в другой половине комнаты, который куда бы больше подошёл мне, и вопрос повис на его языке.

Я выключил его ночник, и комната погрузилась во мрак. Только горящие глаза сына подсказывали мне, что он смотрел на меня, пока я укладывался рядом с ним.

Я находил в его внешности мелкие схожести с собой и Анной, но мы с ней оба знали, чьей практически точной копией он получился. Это иногда расстраивало Энни, потому что воспоминания о её старшем брате было одним из того, что она искренне ненавидела в своей жизни.

Мартин стал для неё братом, которого она заслуживала. Связь, которая образовалась между ними ещё раньше, чем мы почувствовали её между друг другом, поначалу заставляла меня ревновать её к нему. Пока я не узнал некоторые подробности о своём лучшем друге.

– Зачем Джулия делает маме больно? – тихо спросил Доминик, заставив меня забыть о своих размышлениях о прошлом, которое стоило давно забыть.

– О чём ты?

Он сглотнул, перевернулся на спину, и его маленький указательный палец опустился на живот.

– Полоски, что она оставляет на ней. Зачем она делает это?

Боже.

Я улыбнулся, вспоминая вид своей обнажённой жены.

Он говорил о растяжках, которые вновь стали появляться на её коже после пятого месяца беременности Джулией. Анна мучилась от них, когда Доминик рос внутри неё, намазывала свой живот и бёдра различными кремами и маслами, пытаясь избавиться от них, пока, наконец, не поняла, что это не работало и всё, что ей нужно было делать это продолжать любить себя, так же сильно, как я любил её и её тело, которое выносило нам двоих детей.

Я обожал её, и она знала это, поэтому на этот раз не мучала себя маркетинговой ерундой. Спустя некоторое время после родов её растяжки побелеют, и она вновь станет моей женщиной, поцелованной солнцем.

– Ты тоже делал маме больно.

Доминик распахнул рот, в ужасе повернув голову ко мне.

– Поэтому теперь мы с тобой должны делать всё возможное, чтобы изо дня в день напоминать ей, что она терпела это не напрасно.

– Но сначала я должен извиниться перед ней! – он попытался выпрыгнуть из постели, но я схватил его за руку и остановил на месте.

– Оставайся лучшим сыном, которого мы можем иметь, Доминик. Мама оценит.

Мой мальчик странно посмотрел на меня.

– Но этого мало…

– Для нас нет, – я положил руку на его макушку и поджал губы. – Когда-нибудь ты обязательно поймешь меня.

Карие глаза заблестели в ночи и мне стало не по себе. Сын положил свою голову обратно на подушку и, не отрываясь, продолжил смотреть на меня.

В чём заключалась безусловная любовь? И на какой секунде чужой жизни ты понимаешь, что твоё сердце безвозвратно начинает принадлежать человеку, которого ты едва знаешь?

До встречи с Анной и со своими детьми я не думал, что такие вопросы когда—нибудь появятся в моей голове. Но теперь, глядя на своего маленького сына, я понимал куда больше вещей, чем большинство людей вокруг.

– Я люблю тебя, Супер-Герой.

Чем старше он становился, тем реже мы использовали эти слова, но я знал, что Доминик чувствовал моё отношение к нему.

Малыш придвинулся ко мне и заключил меня в свои крепкие тёплые объятия, прошептав:

– И я люблю тебя, пап.

КОНЕЦ.