– Не может быть, – горько прошептала я в тишину, накрыла лицо руками и вновь разрыдалась. – Это все неправда. Неправда.

Я готова была всю жизнь провести вдали от него, зная, что он жив, там, в Уотербери, – пусть и мерзавец, но живой мерзавец, дышащий, смеющийся, участвующий в гонках, а не лежащий в закрытом гробу. Невыносимая мысль, которую я гнала от себя, а она все лезла и лезла прямо в глаза: посмотри, ты здесь, живая, а мужчина, которого ты все еще любишь, там, мертвый, и ты его больше никогда не увидишь, не поговоришь с ним, не скажешь, что простила. Ничего не исправишь.

Почему ты не осталась и не дала ему еще один шанс, ведь он так этого хотел? Почему не постаралась выслушать его и понять? Почему была так категорична? Почему отказалась даже думать о том, что со временем он исправится? Вам ведь было так хорошо вместе. Вы могли бы оба постараться и пережить этот кризис. Вы не так уж долго были вместе, чтобы…

Так, – подумалось мне, – нельзя больше оставаться на одном месте с этой ужасной мыслью наедине. Надо пошевелиться, хоть что-нибудь сделать, иначе можно сойти с ума.

Стоило встать на ноги, как голова пошла кругом, и меня пошатнуло. Гектора больше нет в живых. А я так и не успела сказать ему самого важного. Так оно всегда и бывает. Нет ничего, что невозможно исправить, пока смерть не взмахнет блестящим серпом. Но ты понимаешь это именно тогда, когда становится поздно.

Вспомнив о закрытом гробе, я вновь разрыдалась, согнувшись, чтобы обхватить руками живот. Страшно представить, во что превратила авария его длинное тело и необыкновенное лицо, подобных которому я нигде не встречала. Смерть забирает молодых и талантливых, ведь они слишком хороши для этого дерьмового мира.

Нужно было умыться и хоть немного успокоиться. Странно, но я все еще не понимала, где конкретно нахожусь, и меня это не особенно волновало. Надо найти ванную или кого-нибудь живого, – решила я, сделала пару шагов и услышала музыку, словно из ушей достали вату. Прислушавшись, я разобрала мотив, а затем и слова. Duran Duran – «Ordinary World». Пошла на звук, отмечая, как помещение приобретает все более знакомые черты, а тело начинает знакомо побаливать.

Вместо ванной я отправилась на кухню, интуитивно зная, где она находится, но не задаваясь вопросом, откуда мне это известно. Музыка становилась отчетливее, слова – разборчивее, я медленно приближалась к источнику, затаив дыхание, опасаясь спугнуть догадку. И вдруг услышала мужской голос, подпевающий исполнителю – глубокий и звучный, как долгое эхо в подземной пещере:

But I won't cry for yesterday

There's an ordinary world

Somehow I have to find

And as I try to make my way

To the ordinary world

I will learn to survive

На пороге кухни я замерла, не веря своим глазам.

Там, между столом и плитой, в одних шортах и со сковородкой в руках жарил блинчики Гектор Соулрайд. Это его кухня, его квартира, я узнала это место, я наконец-то его узнала. Но как я оказалась здесь? Или эта райская идиллия – награда за все мои муки?.. Тогда мне не хочется обратно, в реальность. Не хочется.

Гектор поначалу меня не заметил, а я все молчала, наблюдая за его слаженными движениями, как зачарованная. Развитые мышцы груди и плеч играли на свету, ничем не прикрытые и прекрасные; рыжие волосы на груди, на руках, на лице и животе искрились медью; пот блестел на крепкой шее и высоком лбу, словно масло. Пахло тестом, молоком и ванилью. В распахнутое окно бил солнечный свет, такой яркий и прошибающий насквозь, что хотелось жить. Впервые за долгое время мне хотелось жить.

Потянувшись к щетине, чтобы почесать испачканную мукой щеку, мужчина заметил меня. Я вздрогнула, стоило нашим глазам снова встретиться. Из груди вырвался непонятный звук, похожий на тот короткий смешок, когда испытываешь внезапное облегчение.

– Живой?

Ноги подвели меня, и я безвольно осела на пол, слабо цепляясь за стенку.

– Сара! Тебе стало хуже?

Гектор быстро оказался рядом, даже слишком быстро для реальности.

– Что с тобой? Все-таки вызвать врача?

Эти зеленые глаза – они снова рядом. И жесткие рыжие волосы волной зачесаны назад. И грубоватые жилистые руки прикасаются ко мне, требуя ответов. Неужели все это наяву?

– Гектор?.. Ты живой?

– А с чего мне умирать? – хохотнул Соулрайд, оскалившись во все зубы. – Я, конечно, не очень хорошо готовлю, но не настолько же.

– Просто ты… ты же разбился. И мне только вчера об этом сообщили. И я была… в Солт-Лейк-Сити. Вернулась жить к отцу. Потому что…

– Почему?

– Узнала, что ты мне изменил.

– Я? Тебе?!

– Да… все это было несколько месяцев назад. – Я подкрепляла свой рассказ слабой жестикуляцией и вяло размахивала руками. – Сразу после чемпионата Дарта Хауэлла. Ты не помнишь?

– Сара, но чемпионат был вчера. И я в нем не участвовал, так что не мог разбиться.

– Что? Как?

– Ну вот так… И я не изменял тебе. Если только где-нибудь в твоих снах.

– Не может быть, – я зажмурилась, помассировала виски. – Хотя если все это сон, я готова остаться в нем навсегда. Здесь ты живой, и я… могу простить тебе что угодно. Гектор! Знал бы ты, как плохо мне было, когда мне сообщили, что тебя больше нет. Когда Тревор позвонил мне… и сказал… что ты будешь в закрытом гробу… О господи! А я ведь все еще люблю тебя!

– Так, Сара, стоп. Остановись, пожалуйста. Давай кое-что проясним. Черт, сейчас у меня сгорит блинчик.

Мужчина метнулся к плите, выключил ее, набрал стакан воды и подал мне.

– Тебе, видимо, приснился слишком реалистичный кошмар, но давай посмотрим фактам в глаза. Именно сейчас ты не спишь. Знаешь почему? Ты помнишь, как на тебя напал Патрик?

– Конечно.

– Когда это было?

– Давно… В день чемпионата. С тех пор прошло уже много времени.

– А вот и нет. Посмотри на свои руки, ребра, лицо. Там свежие следы побоев, Сара. Можем съездить в больницу к Гинзли – вчера ты его здорово проучила. Заодно поговорим о выдвижении обвинений и моральных