Он всегда находит.

Они выводят меня через служебный выход. Ночной воздух бьет в лицо, пахнет асфальтом и выхлопами. У обочины ждет черный внедорожник, двигатель урчит. Один из мужчин открывает дверь и толкает меня внутрь.

Падаю на кожаное сиденье, задыхаясь от гнева и страха. Дверь захлопывается, машина трогается, унося меня прочь от аэропорта, от Москвы, от всего, что я почти обрела.

Хочу кричать, бить по стеклам, но сжимаю кулаки, пытаясь унять дрожь. Мужчина на переднем сиденье оборачивается и протягивает телефон. Его взгляд пуст, как у машины, выполняющей приказ. Беру телефон, пальцы дрожат, подношу к уху.

– Элиф, – голос Амира низкий, с ноткой насмешки. – Думала, можешь сбежать? Мы скоро увидимся. Не дергайся, если не хочешь проблем для своей семьи.

Ярость вспыхивает, обжигая горло. Этот человек смеет говорить со мной, как с добычей, которую уже загнал. Ненависть кипит, и я не могу молчать.

– Ты подонок, Амир! – Мой голос срывается, слова летят, как пули. – Думаешь, можешь запугать меня? Угрожать моим близким? Ты не человек, ты зверь! Я никогда не стану твоей, слышишь? Можешь держать этот город в страхе, но меня не заставишь подчиниться! Лучше умру, чем буду твоей марионеткой!

Тишина на другом конце тяжелая. Короткий смешок, острый, как нож, прорывается.

– Страсть, Элиф, – говорит он, и в его тоне мешаются восхищение и угроза. – Мне это нравится. Но страсть гаснет, если ее не подпитывать. Мы поговорим, когда приедешь. И ты будешь говорить иначе.

– Никогда! – кричу я. – Ты не купишь меня, не сломишь! Я не твоя вещь, и твои угрозы не заставят меня склониться! Ты можешь пугать Лейлу, отца, весь этот город, но я не такая! Я скорее разобьюсь, чем стану твоей!

Он молчит, но я слышу его дыхание – спокойное, уверенное. Это бесит меня еще больше.

– Ты зря тратишь силы, – говорит он. – Твой побег был глупым. Ты знала, что я найду тебя. И теперь ты знаешь, что будет с твоей семьей, если ты не угомонишься.

– Угрожай сколько хочешь, – огрызаюсь. – Моя семья не твоя собственность. Ты не бог, Амир, ты просто человек, который думает, что деньги и страх дают ему право на все. Но я не продаюсь!

– Ты ошибаешься, – голос становится жестче. – Это не о деньгах. Это о власти. Ты можешь бежать, кричать, ненавидеть меня, но ты уже в моем мире. И здесь мои правила.

– Правила? – почти смеюсь, но смех горький. – Твои правила – это цепи. Ты хочешь посадить меня в клетку. Я вырвусь, даже если придется выжечь этот город дотла!

– Смелые слова, – отвечает мужчина, слышу в его голосе тень улыбки. – Но смелость без силы – просто шум. Ты умная, Элиф. Ты знаешь, что проиграешь. Твой отец знал это, когда согласился.

– Мой отец был сломлен тобой! – кричу я, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Ты использовал его слабость, его болезнь, чтобы манипулировать им. Ты не мужчина, ты трус, который давит на слабых!

– Твой отец сделал выбор, – его голос холоден, как мрамор. – Он выбрал семью. А ты? Ты бежишь, оставляя их. Лейлу. Айлин. Селин. Ты думаешь, они будут в безопасности, если ты исчезнешь?

Я задыхаюсь от ярости. Его слова бьют, как кулаки, но я не сдаюсь.

– Не смей говорить о моей семье. Ты угрожаешь им, чтобы держать меня на поводке. Но я не собака, Амир.

– Ты упрямая, – в тоне появляется что-то новое, почти любопытство. – Это делает игру интересной. Но упрямство не спасет тебя. Ты приедешь, и мы поговорим. Лицом к лицу. И ты поймешь, что бежать некуда.

– Я убегу. Я всегда найду способ. Ты не удержишь меня.

– Посмотрим, – отвечает он, и связь обрывается.

Швыряю телефон на сиденье, слезы обжигают глаза. Ненависть к нему пылает, сжигая изнутри. За его власть, его наглость, за то, как он играет с моей жизнью. Машина мчится по ночным улицам, огни Стамбула мелькают за окном.

Надежда ускользает. Я была так близко к свободе, но он быстрее, хитрее, сильнее. Как он узнал? Кто-то из дома предал меня? Или его люди следили за мной с самого начала?

Не сдаюсь. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на меня. Вспоминаю Лейлу – ее заплаканное лицо, злость, обвинения, что я украла ее мечту. Она не понимает, что я защищаю ее. Амир уничтожил бы ее.

Машина сворачивает на узкую улицу. Вдалеке блестит Босфор, на его водах уже блестит солнце. Этот город красив, но его красота душит. Вспоминаю маму – ее волосы, голос, твердивший, что я должна быть сильной.

Она бы боролась. И я борюсь.

– Куда вы меня везете? – спрашиваю, глядя в затылок мужчины впереди. Он молчит, лишь обменивается взглядом с водителем. Их молчание громче слов.

– Передайте ему, что я не боюсь, – продолжаю, гнев пульсирует в висках. – Пусть угрожает, посылает своих псов, но я не стану его игрушкой.

Мужчина чуть поворачивает голову, тень улыбки скользит по его лицу – усталая, будто он слышал это не раз. Стискиваю зубы, гнев борется с отчаянием. Они не ответят. Их задача – доставить меня к Амиру.

Машина тормозит у высокого забора. За ним – особняк, укрытый пальмами и кипарисами, его окна горят в утреннем свете. Меня вытаскивают наружу. Не сопротивляюсь – не из слабости, а чтобы сберечь силы.

Они понадобятся для войны, которая ждет впереди. Стою на гравиевой дорожке, ветер с Босфора холодит кожу. Поднимаю подбородок, готовясь встретить его. Пусть видит, что я не сломлена. Пусть знает, что я не подчинюсь.

Глава 8

В ппросторном холле особняка Амира, и воздух здесь тяжелый, пропитанный ароматом сандала и чего-то резкого, металлического. Полы из черного мрамора блестят, отражая свет хрустальной люстры, чьи подвески тихо звенят над головой.

Стены украшают мозаики с замысловатыми узорами, похожими на арабески в старых мечетях, но их красота холодна, как ледяной ветер. Этот дом – крепость, выстроенная для власти, а не для уюта.

Высокие арки, резные двери, золотые акценты – все кричит о богатстве..

Мужчины в черных рубашках, что притащили меня сюда, исчезли, оставив одну. Я не боюсь – или заставляю себя в это верить. Сердце колотится, но я держу спину прямо, подбородок поднят.

Этот дом не сломит меня, как и голосу его хозяина в телефоне. Я здесь, но я не добыча.

Шаги эхом отдаются по мрамору, оборачиваюсь. Из