Оказалось, я ненадолго отключилась, потому что пришла в себя от звука захлопнувшейся двери, уже когда Гектор занес меня в дом. Я была уверена, что наши с ним весовые категории не слишком сильно отличаются – я хоть и ниже ростом, но далеко не худая. Однако Соулрайд не имел с этим никаких проблем. Мужчина был задумчив и словно боялся встретиться со мной взглядом. Ясно: винит себя в случившемся. Я тоже винила исключительно себя. Замешкалась, потому что терпеть не могу чуть-чуть незавершенные задачи, и наткнулась на того, кто давно вожделел пересчитать мне кости.

– Сейчас мы со всем разберемся, Фрай… – промурлыкал Гектор.

– Что ты задумал? – слабо спросила я.

– Не важно. Ты, главное, слушайся. И доверься мне. Я за всю жизнь много травм получал и точно знаю, как с ними обходиться, что нужно организму… Так, хорошо.

– Пыль на ветру, – скорее прохрипела, чем пропела я.

– Все мы просто пыль на ветру[19], – согласился Соулрайд и положил меня на кровать. – Подожди минутку, милая.

Я осталась лежать, прислушиваясь к телу. Оно отходило от шока, от обезболивающего выброса адреналина, и в разных местах появлялось жжение. Отяжелевшая кровь вяло текла где-то там, внутри, нагоняя апатию и упадок сил, превращая организм во что-то резиновое. Гектор быстро набрал мне теплую ванну, вернулся, раздел, поднял на руки и аккуратно посадил в воду.

– Погружайся полностью. Прямо по шею.

Кожа на ребрах, ключицах и руках начинала темнеть – в воде это было особенно заметно, хотя она тоже перестала быть прозрачной. В тех местах, где побывали кулаки или ботинки Патрика, наливались гематомы. Взгляд Гектора был весьма красноречив. Не знаю, как он удерживал себя на месте.

– Одной иглы маловато для такого подонка, – спокойно заметил он, не отрывая взгляда от моего тела. Выискивал новые следы, чтобы оправдать желание убить Гинзли своими руками. – Он не заслуживает жить.

Я ничего не ответила, чувствуя себя виноватой в произошедшем. Теперь мое тело перестанет привлекать его. Определенно. И думать об этом омерзительно.

Вода тихо плескалась, нарушая молчание. Мне становилось лучше. Скорее ментально, чем физически.

– Ну как ты?

– Бывало и хуже.

– Ничего-то тебе не страшно, Фрай, – вздохнул Гектор и подошел к аптечке, раскрыл дверцы, начал что-то доставать, повернувшись ко мне спиной. – В огне не горишь, в воде не тонешь, ублюдкам даешь прикурить.

– Прости за все это. Тебе, наверное, противно видеть мое тело в таком состоянии.

– Лучше помолчи, Сара! – нервно хохотнул Соулрайд, и этот смех будто вернул меня к жизни, сказав: «Эй, ну чего ты, все в порядке, все по-прежнему, не стоит переживать!»

Я улыбнулась и расслабилась, позволив рыжеволосому мужчине отчитать себя за сказанные глупости. В силу моего положения он не мог на меня разозлиться всерьез, но дал почувствовать себя провинившейся. Да, мне определенно становилось лучше. Значит, травмы не столь тяжелые. Переломов я точно не ощущала.

Соулрайд все еще был в своей гоночной форме, когда встал на колени перед ванной, засучил рукава и под моим недоумевающим взглядом принялся обмывать меня, нежно касаясь пальцами ссадин и ран. Вода окрасилась в розовый. Гектор делал все с такой бережливостью, словно от неосторожного движения я могла растаять. Он внимательно следил за выражением моего лица, чтобы сразу уловить, если мне станет больно.

Я молчала и тоже наблюдала за ним, стараясь не подавать виду, когда было неприятно. Мышцы расслабились в теплой воде, и тело будто отдавало ей истощение как проводнику, медиатору. Удивительное чувство. Я будто растворялась и засыпала одновременно.

Соулрайд сканировал меня дьявольски-зелеными прищуром, который восхитительным образом гармонировал с его густыми темно-рыжими волосами и неизменной щетиной, отрастающей за пять часов. Каждая морщинка на лице, каждая ресница, каждая жила на шее – все было на своем месте, все складывалось в притягательную картинку, наделяя обладателя тем особым магнетизмом, когда ты сам не понимаешь, почему тебе так хочется смотреть на человека, но смотришь, смотришь и не можешь отвести глаз.

– Знаешь, я, кажется, влюбилась, – призналась я, подняла руку из воды и неловко намочила заросшую щеку Соулрайда.

Он ухмыльнулся в ответ, принимаясь обрабатывать открытые ранки.

– Уж не в Билла ли Хартингтона?

Пришлось плеснуть водой ему в лицо, потому что слов ответить на такую наглость у меня не нашлось.

Нам было так хорошо вдвоем, здесь, в изолированности от всего остального мира, в оторванности от Уотербери, который сейчас неотрывно следит за гонкой и напряженно слушает комментаторов, недоумевая, где главная звезда чемпионата. Мы заперлись дома и чувствовали себя очень счастливыми, буквально качались на волнах эйфории, как в тот вечер, когда впервые признались друг другу в чувствах.

Гектор не хотел никого слышать и выключил телефон – я поступила так же. Пусть весь мир подождет. Трудно было принять, что гонка его больше не интересует, но новый Соулрайд пришелся мне по душе. Теперь я знала: если поставить его перед выбором, он выберет меня. И всякая надобность ультиматума отпадала.

Что-то необыкновенное случилось с ним, и между нами тоже. Более чудесное, чем осознание взаимных чувств. Наверное, Гектор сильно испугался за мою жизнь. Когда после ванной он отвел меня на диван и укутал пледом, а сам отправился греть вино, я все еще видела в его глазах – на самом дне, осадком – гнев, ненависть к себе, чувство вины, желание уничтожить виновника моих травм. Хотя снаружи мужчина казался вполне умиротворенным, я-то знаю, как он умеет подавлять истинные эмоции.

– А вот и ваш глинтвейн, миледи, – чопорно произнес Гектор, присаживаясь рядом и подавая мне бокал. – Поощрите же верного слугу. Хоть чем-нибудь. А?

Этот харизматичный наглец так мило пытался меня развеселить, что я растаяла и поцеловала его в губы. Он заставил меня выпить до дна и все пошучивал, чтобы я не волновалась: если меня «развезет», он не позволит себе «ничего лишнего», и так задорно подмигивал, что складывалось абсолютно обратное впечатление. Представлять, что Соулрайд воспользуется моей беспомощностью и даст волю рукам (и не только рукам, очевидно), было весело и возбуждающе одновременно. Видимо, этого эффекта он и добивался. А может, так на меня подействовало вино.

– А теперь укладывайся. – Он аккуратно забрал у меня пустой бокал и поставил на журнальный столик.

– А ты?

– И