– Здравствуйте! Вы ведь та самая Сара Фрай?

И тут я его узнала. Точнее, их обоих. Сейчас их лица были чистыми и сияли детским восторгом.

– О господи, – только и сказала я, оглядываясь по сторонам. Их мать приветливо помахала мне из-за столика в углу. Я кивнула ей в ответ.

– Ваше лицо зажило, теперь вы снова красивая, – сказала девочка.

У нее были забавные светлые кудряшки над ушами и на висках. И голубые глаза – милые, как и у всех детей ее возраста. В тот вечер я всего этого заметить не успела.

– О чем они? – насторожился отец.

Теперь он действительно понял, что многого не знает. Но дети на него не реагировали. Они видели только меня. Смотрели как на супергероя, сошедшего с обложки комиксов. Я не знала, что и сказать, а потому просто улыбалась им. Затем встала из-за стола, села на корточки, обняла детей и прижала к себе как родных. Хрупкие тельца, спасенные из огня, доверчиво прильнули к спасителю.

– Спасибо вам большое, – это снова мальчик, – что не испугались и вытащили нас.

После аварии я так и не увидела пострадавших. Только отец семейства приходил ко мне с корзинкой. А потом я сбежала из госпиталя. Но их мать знала, как я выгляжу. Спасибо новостным репортажам.

– Откуда вытащили? – спросил отец.

– Из пожара, – пискнула девочка.

Я снова обняла детей, погладила по светлым волосам. Живите, думала я, живите. Все это не просто так. Живите. Взрослейте. Становитесь личностями. Не забывайте друг о друге. Не будьте идиотами. Не злитесь. Любите маму. Не ругайтесь. Живите.

– Это мне? – спросила я, кивнув на оригами.

– Да. Мы сами их сделали.

– Какие молодцы. Ну, идите. Передавайте привет папе. И не балуйтесь!

Довольные собой, дети убежали к своему столику, держась за руки. Я не могла налюбоваться ими. А ведь этого могло не случиться, если бы я тогда струсила, решила не рисковать собой. Плата ожогами за сохраненные жизни, у которых есть будущее, теперь казалась мизерной. Я задумалась, рассматривая бумажных журавлей, которых вертела между пальцев. Отец долго ничего не говорил.

– Расскажешь?

– Лучше. Покажу.

Я включила ему ролик об аварии, без труда отыскав его в Сети. Репортеры прекрасно сделали все за меня. Отец был в шоке.

– Так об этом по телевизору показывали?

– Да.

– Господи. Немыслимо. И ты бросилась прямо в огонь?

– У меня был ожог второй степени. Я некоторое время восстанавливалась в госпитале.

– Сара… это ведь невыносимая боль…

– Я знаю.

Он замолчал. Понял, что сболтнул глупость.

– Я не вернусь, пап.

– Прости меня.

– Не смогу.

Зная, что разговор окончен, мы оба не хотели уходить и потому принялись за напитки. В кафе включили радио. С треском зазвучали первые аккорды Led Zeppelin – «Kashmir». Так же неуместно, как и лимонад в моем желудке после столь тяжелого разговора.

Я все поглядывала в окно, недоумевая, как это отец все еще не заметил столь открытых и даже наглых взглядов долговязого рыжего мужчины снаружи. Гектор стоял там, весь напружиненный, готовый броситься на любого обидчика по моей команде, словно натренированный питбуль, и ему не нравилось, что я сижу тут так долго. Я это видела по выражению его глаз.

«У тебя все в порядке?» – спрашивали они, но четкого ответа не получали.

Я думала о том, какой же он красивый, когда стоит вот так, скрестив руки, и смотрит вдаль, на мгновение повернувшись в профиль. Ветер обдувал его жесткие и слегка курчавые волосы. Природный магнетизм проступал в каждом движении, рысье лицо сохраняло величие сытого хищника. И как Соулрайд может любить кого-то вроде меня? Он же буквально произведение искусства в мире эволюции.

Я сотворила себе кумира и вовсе не жалею об этом. Плевать, что в нем довольно негативных качеств. Я сама не идеал. Да и не нужно мне совершенство. В конце концов, это слишком скучно. Я люблю его и даже из жалости к отцу не покину Уотербери. Отныне мой дом здесь.

Подходила к концу «Jump» в исполнении Van Halen, когда отец спросил:

– Что это за мужик снаружи, с которым ты переглядываешься?

Я не ответила.

– Это у него ты сейчас живешь? А не староват ли?

– Ты знал, что в Уотербери есть автодром и трек, где проходят гонки?

– Нет, – недовольно ответил отец.

– Вот и я не знала.

– Он гонщик?

– Да.

– Ты счастлива с ним?

Надеюсь, отец не заметил, что моя одежда слишком закрытая для теплого дня, ведь наличие синяков и царапин мог истолковать не так, как нужно.

– Я люблю его.

– Ясно.

– Я и тебя люблю, пап. Но возвращаться к тебе не буду. И не проси. Можем созваниваться иногда.

– Ты меня с ним не познакомишь?

– Нет. Не думаю. Нет. Это плохая идея. Как-нибудь в другой раз.

Я допила свой лимонад и хотела уже позвать официантку. Но отец сказал:

– Иди. Я оплачу.

Он смотрел в окно, когда я садилась в автомобиль Гектора. Смотрел безо всяких эмоций, будто отпустил меня навсегда. Возможно, он смирился с этим еще до того, как приехал забрать меня.

20. Смеются надо мной

– Как все прошло?

– Дерьмово.

Хлопнули дверцы, мы оказались в салоне. Я вкратце поведала Гектору суть моего с отцом диалога, на что мужчина недовольно фыркнул и завел двигатель.

– Вот поэтому я и поехал с тобой. Отцы обычно имеют сильное влияние на своих дочерей. Так уж заведено в этом мире.

– Боялся, что он увезет меня без моего согласия?

– Скорее догадывался, что такой вариант возможен. Ведь он возможен?

– Еще как… Сначала давил на жалость, затем авторитетом. Не знаю, как мне удалось выстоять. Не будь тебя за окном, я бы, наверное, сдалась.

– Я так понял, твой отец меня заметил, – кивнул Соулрайд.

– О да. Поинтересовался, не староват ли ты для меня.

– Понятно, в кого ты такая вредная.

Гектор усмехнулся, бросил на меня хитрый зеленый прищур. Его насмешливые губы напрашивались на укус, заросшие темно-рыжей щетиной щеки и скулы умоляли, чтобы мои руки коснулись их. По крайней мере, мне так хотелось.

– Ну и что ты ответила, Фрай?

– Что люблю тебя. Чтобы он уезжал. Что у меня тут все в порядке. Теперь. Он ведь даже ничего не знал. Совсем. Думал, я все еще живу у Гвен.

– Восхитительно, – выдавил Гектор, и его длинные пальцы сжались на руле. Взгляд снова устремился строго на дорогу.