— Ну, оказывается, я не легенда, а просто вспыльчивый парень с запятнанной кровью душой. А теперь я тебя убью, — предупредил я его, снова взяв в руки молоток и дав ему время осмыслить этот факт. — Это будет невесело и некрасиво. Но если ты хочешь написать записку своей мамочке или кому-то еще, чтобы попрощаться, я дам тебе время сделать это. Но не вздумай упоминать меня в записке. Потому что тогда мне придется проломить ей голову после того, как я ее доставлю. А я ненавижу убивать мамочек из-за таких тупых ублюдков, как ты.

— Я хочу жить, — выдохнул он. Почему они никогда не соглашались на мое предложение написать такую записку? Я бы хотел напомнить людям, которые мне дороги, что я их люблю, если бы знал, что умру. Или, по крайней мере, если бы мне было хоть немного не наплевать хотя бы на одну душу на этой планете. К сожалению, я не был уверен, что это так, поэтому, возможно, и я не принял бы предложение о записке.

— Ты в этом уверен? Потому что я могу сделать все быстро, если ты готов принять это. Но если ты так уверен, что хочешь жить, то мы можем растянуть удовольствие. У меня есть пара часов до встречи с Па за завтраком, и, без сомнения, ты будешь молить о смерти еще до того, как мне придется уйти.

Бернли попытался убежать, и я ударил его молотком прямо в висок. Достаточно сильно, чтобы немного оглушить его, но не настолько, чтобы закончить работу. В конце концов, он сказал, что хочет жить, так что имело смысл проверить это на практике.

Он откинулся на подушки, прижав руку к голове в том месте, куда я его ударил, словно не мог поверить, что я действительно это сделал. Я наклонил голову, наблюдая за ним, ожидая того самого момента, когда он посмотрит на меня и увидит, каким дьяволом я был. И когда его взгляд снова встретился с моим, мое желание исполнилось. Бинго. Полный ужас… подождите-ка, это была та реклама солонины?

Бернли вскочил с кровати, и на этот раз я отпустил его, последовав за ним из комнаты, когда он, пошатываясь, предсказуемо направился к двери. Лично я бы пошел за кухонными ножами. Лучше дать себе шанс побороться и все такое, но, возможно, в Бернли просто не было бойцовских качеств.

Он добрался до двери и начал возиться с замком как раз перед тем, как удар моего молотка заставил его рухнуть на пол с криком боли. Я ухмыльнулся ему сверху вниз, когда он уставился на меня так, словно я был монстром, и попытался отползти назад на локтях, как будто это могло что-то изменить.

Когда я ударил его в следующий раз, я был уверен, что поимел его достаточно сильно, и он больше не был со мной, но я дал волю своему внутреннему животному и все равно устроил кровавую баню. Я бил его снова и снова, не останавливаясь, пока рука не заболела и работа не была завершена.

Я засунул молоток обратно за пояс и достал нож, чтобы отрезать палец для Па.

В кармане у меня уже лежала причудливая подарочная коробочка, чтобы положить туда свою добычу. Хотя он никогда прямо не просил меня приносить доказательства смерти, когда я убивал для него, мне нравилось преподносить их в качестве подарка и говорить ему, что у меня политика невозврата. В наши дни он просто принимал их. К тому же истинный смысл моих «подарков» был шуткой, которую я рассказывал только самому себе, и она все еще казалась мне чертовски забавной. Потому что я выбирал не просто любой палец. О нет. Я всегда забирал средний, только чтобы насладиться мыслью о том, как Па, открыв коробочку, увидит этот самый палец. Такие вот маленькие радости жизни.

Завязав все это бантиком, я отошел от кровавого куска плоти, которым когда-то был Бернли, и направился в его ванную, чтобы принять душ и смыть кровь. Очевидно, не стоило разгуливать по городу, покрытому кровью, хотя мне казалось, что я не должен скрывать свой образ жизни, чтобы соответствовать общественным идеалам. Существуют ли профессии, которым приходится сталкиваться с таким количеством ненависти, как психопатам? Где протестующие за равные возможности, которые выступали бы под моим флагом? Хотя я слышал, что есть люди, которым нравится читать такие истории, подобные моей, о таких же долбанутых мужчинах, как я, и фантазировать о том, как бы затащить их в постель, так что, возможно, именно там я и найду своих людей. Читателей, которые понимают, что иногда небольшое удушье вполне приемлемо а, может быть, даже желательно, и не осуждали меня за это.

Как только мои светло-русые волосы перестали быть испачканы красными разводами, а единственными отметинами на коже остались только бесчисленные узоры татуировок, покрывающие мое мускулистое тело, я вытерся и снова натянул джинсы. Я стащил голубую рубашку на пуговицах у Бернли, в конце концов, ему она теперь все равно без надобности, и спокойно вышел из его квартиры со скомканной окровавленной футболкой в руке и только что отмытым молотком, засунутым сзади в штаны.

Я пошел по улице к своему вишнево-красному мускул-кару и запрыгнул в него, размышляя, смогу ли я найти где-нибудь бургер в это время суток. Вирус «Аид», охвативший весь мир, сильно испортил мои привычки в еде. Хотя, как я догадывался, в условиях локдауна было гораздо проще красться и убивать людей, поскольку на улице не было ни одного свидетеля, который мог бы обратить на это внимание. Нет худа без добра.

Маска от аппарата ИВЛ, которую я обещал надеть, лежала в нише для ног, сверля меня своими черными стеклянными глазами и нашептывая: «Ты можешь заболеть, тупой ублюдок». Я наступил на нее, чтобы она заткнулась к чертовой матери, достал пачку сигарет из бардачка, закурил и включил радио, заводя двигатель. Как назло, заиграла та самая чертова мелодия, — утка крякала, чтобы мы не забыли о ней в аудиоверсии рекламы, и все это заканчивалось тем, что восторженный мужчина предлагал мне купить его томатный суп.

Нет, блядь. Кому нужна еда, которую можно есть, не жуя? Он может оставить себе свой суп и свою гребаную мелодию тоже. Я был рад, что на мой вопрос ответили, и он выветрился из моей головы.

Как только закончилась реклама, зазвучала