— Богдан? — голос хриплый, еле слышный. — Что… что случилось?

Хочется обнять ее, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Хочется расцеловать это бледное лицо, убедиться, что с ней действительно все в порядке.

Но вместо этого я сажусь на корточки и стараюсь говорить спокойно:

— Все хорошо, девочка. Все хорошо. Ты чуть не отравилась дымом в бане. Но сейчас все в порядке.

Она пытается подняться, но у нее не хватает сил. Она качается, как пьяная.

— Посмотри на меня, — говорю я, беря ее лицо в ладони. — Да, вот так. Вот так. Как ты себя чувствуешь?

— Голова… кружится. И холодно.

Конечно, холодно. Она же голая, черт возьми!

А я пялюсь на нее, как озабоченный подросток, вместо того чтобы что-то предпринять. Подхватываю ее на руки — снова эта шелковистая кожа, снова аромат волос, снова безумное желание — и несу домой.

Толкаю дверь ногой и затаскиваю ее внутрь. Капли воды падают с ее волос на пол. Она дрожит и прижимается ко мне всем телом.

В свою постель. Определенно, в свою постель.

Это неправильно. Нужно было отнести ее в домик, в ее кроватку. Но я несу ее в свою спальню, укладываю на свои простыни, укутываю своим покрывалом.

Каролина сворачивается калачиком, как котенок, и смотрит на меня блестящими от слез глазами.

— Мне холодно, — шепчет она. — Очень холодно.

Согреть ее. Нужно согреть.

Ложусь рядом, поверх покрывала, и обнимаю ее дрожащее тело. Прижимаю к себе, отдавая ей свое тепло. Она тут же впивается в меня ногтями и обвивает руками шею.

— Богдан, — шепчет она мне на ухо. — Я так испугалась…

Дыхание горячее и влажное. Грудь прижимается к моей грудной клетке, бедра касаются моих бедер. Под тонким покрывалом я чувствую каждый изгиб ее тела.

Это невыносимо.

Член окончательно встает, упираясь ей в живот. Она не может этого не чувствовать. Но вместо того, чтобы отстраниться, она прижимается еще сильнее.

Она же только что чуть не умерла, придурок! У нее шок!

А я лежу рядом с ней и думаю о том, как хочу сорвать с нее это покрывало. Как хочу целовать ее шею, грудь, живот. Как хочу войти в нее и забыть обо всем на свете.

Извращенец. Ты законченный извращенец.

— Что случилось в бане? — спрашиваю, пытаясь отвлечься от похотливых мыслей. — Как ты умудрилась…

— Я хотела помыться, — всхлипывает она. — Растопила печь, а потом… потом везде повалил дым. Я не понимаю, что пошло не так…

Дымоход. Наверняка забыла открыть заслонку дымохода.

Городская девчонка. Откуда ей знать, как правильно топить баню? Из-за такой глупости она могла погибнуть.

От этой мысли что-то сжимается в груди. Мир без Каролины… Почему-то он кажется мне пустым и бессмысленным.

Когда это случилось? Когда она стала так важна для меня?

— Могла бы позвать, — бурчу я, поглаживая ее по спине. — Я бы помог.

— Не хотела тебя беспокоить. Думала, справлюсь сама.

Упрямая. Гордая. Такая же, как я. Мы оба не привыкли просить о помощи. Привыкли полагаться только на себя.

Каролина перестает всхлипывать и затихает. Дыхание становится ровнее. Я думаю, что она заснула, но вдруг она поднимает голову и смотрит на меня.

Взгляд уже не затуманенный. Ясный, осознанный. В карих глазах что-то новое — не благодарность, не облегчение. Что-то другое.

Желание.

И все мои принципы, вся осторожность, все клятвы никогда больше не доверять женщинам летят в тартарары.

Я пропал.

Глава 21 Каролина

Либо сейчас, либо никогда.

Эта мысль пульсирует в моей голове, как неоновая вывеска. Лежу под одеялом, прижавшись к Богдану, и понимаю: момент настал. Тот самый момент, которого я ждала всю свою жизнь, даже не подозревая об этом.

Богдан так близко, что я могу рассмотреть каждую деталь его лица. Какие же у него длинные ресницы — темные, густые, совсем не мужские. Когда он моргает, они отбрасывают тени на скулы. А глаза… боже, его глаза сейчас почти черные из-за расширяющихся зрачков.

Он смотрит на меня так, словно я — единственная женщина в этом мире. Будто кроме нас двоих больше никого нет. И я кожей чувствую этот взгляд — как он обжигает, как проникает глубоко внутрь, туда, где живут самые сокровенные желания.

Мое тело все еще дрожит — то ли от холода, то ли от страха, то ли от невероятного возбуждения, которое волнами поднимается от самого низа живота. Сквозь тонкое одеяло я чувствую, как он возбужден. И от этого ощущения внутри все переворачивается.

Он хочет меня.

Богдан хочет меня так же сильно, как я хочу его.

Это осознание оглушает сильнее удара молнии. Впервые в жизни мужчина смотрит на меня не как на дочь влиятельного и богатого отца, не как на красивую игрушку, а как на женщину. Просто на женщину, которая нужна ему больше воздуха.

Не выдерживаю напряжения и протяжно вздыхаю — звук вырывается сам собой, помимо моей воли. В нем столько тоски, столько нежности и желания, что я сама пугаюсь. Неужели это мой голос? Неужели я способна издавать такие звуки?

Богдан замирает, я вижу, как меняется его взгляд. Последние остатки самоконтроля тают, как снег под солнцем. Его дыхание становится тяжелым и неровным.

Поцелуй меня.

Поцелуй меня, пожалуйста… ну же…

Жду. Жду, когда он наклонится, когда его губы коснутся моих. Сердце колотится громко, время тянется как резина, — каждая секунда кажется вечностью.

Но он медлит. В глазах мужчины борьба — желание противостоит чему-то еще. Осторожности? Страху? Принципам?

Хватит думать.

Хватит сомневаться.

И тогда я решаюсь. Двигаюсь, сокращая расстояние между нами до минимума, и касаюсь его губ своими. Легко, неуверенно.

Богдан произносит что-то — не слова, а скорее стон, в