– София очень талантливая, – заметил Воронов, подходя к портрету Алины, который был явно написан с большой любовью.

– Она не придерживалась какого-то одного направления? – спросила я, указывая на пейзаж, что стоял рядом с портретом. Море, пирс, корабли и восходящее солнце.

– Не знаю, – ответила девушка. Воронов отошел к какой-то работе в противоположной стороне студии. – Ничего в этом не понимаю, – призналась она. – Знаю лишь, что какие-то очень не нравились отцу.

– Например? – уточнила я.

– Например, эта. – Алина подошла к стене и развернула одну из работ, что было скрыта от посторонних глаз.

Это был симпатичный островной пейзаж. Лес, ручей, что срывался со скалы, словно небольшой водопад, толстые стволы деревьев, мох, солнце. Что тут может не нравится?

– Эта картина повторяется, – сказал вдруг Воронов и показал нам на другое полотно. И оказался прав, стволы на этой работе были толще и будто бы ближе, но это без сомнения было то же самое место с лентой тоненького водопада.

– Да, она часто его рисовала, – пожала плечами девушка и развернула ещё одну картину. Тут был вид чуть сбоку, но место узнавалось без труда. – А ещё, – девушка задумалась, – была ещё одна, все то же самое, но на ней изображен человек.

– Можете показать? – попросила я.

– Наверное, – сомнением произнесла она, – если найду, конечно.

Она подошла к одной из картин, оказавшись изображением дома Болотовых, потом ко второй, на которой я с удивлением узнала молодую Улэ. Затем была школа, портрет сиделки в саду. И даже, сидящий в кресле Воронов в расслабленной позе. В обманчиво расслабленной, словно хищник перед броском. А ведь Болотова и в самом деле талантлива, так точно передать напряжение мышц.

Наконец, Алина развернула нужную. Да, это был тот же самый ручей, тот же самый мини водопад, те же самые толстые поросшие мхом деревья, но на этот раз художник словно отдалялся, словно смотрел на всю эту красоту издалека. Так что на картину попала верхушка холма, и даже что-то похожее на колокольню.

– Точно, это звонкий холм, чувствую место знакомое, – тут же опознал пейзаж мой спутник. – Там когда-то была церковь.

Но я смотрела не на развалины, а на человека, что стоял около ручья. Молодой мужчина. Нет, я бы даже сказала парень, на пару лет младше Алины. Он стоял вполоборота, демонстрируя художнику лишь профиль, да и тот был частично скрыт капюшоном ветровки, из-под которого выбились несколько заплетенных в косички прядей, украшенных перьями. Судя по скулам и разрезу глаз, парень явно принадлежал островной крови.

– Не знаете, кто это?

– Нет, – пожала плечами девушка. – И предвосхищая ваш вопрос, скажу, что мама тоже не знает. Каждый раз она называет разные имена. А иногда вообще отказывается отвечать.

– Вы позволите? – спросила я, доставая телефон.

– Почему бы и нет. Просто не знаю, как это может помочь вам в расследовании убийства отца. Эти картины написаны много лет назад.

– Я тоже пока не знаю, – ответила я, делая фотографии каждой из таких разных и таких одинаковых картин.

Не знаю, был ли в этом смысл, но какая-то мысль неотступно преследовала меня, пока мы прощались с девушкой, пока шли к машине и пока покидали территорию родового гнезда Болотовых. Очень простая мысль, которую я высказала, стоило автомобилю выехать за ворота.

– Ты это заметил?

– Что? – не понял Воронов.

– В студии нет ни одного портрета мужа.

– Уверена?

– Да, я внимательно посмотрела. София Болотова рисует всех и вся. Дом, дочь, служанку, старую подругу, пирс, лес, корабли, даже твой портрет затесался, но никогда не рисует мужа

– Интересно, – протянул Андрей.

– Интересно, но не наказуемо, – со вздохом добавила я.

12

– Это становится традицией, – произнёс Андрей, заглушая двигатель.

– Пить после рабочего дня? – иронично уточнила я, глядя на огни бара.

– Заканчивает день в «Рассвете», – не менее иронично ответил мужчина и вышел из машины. – Ты начисто лишена романтики.

– Так давай это исправим? – предложила я, выбираясь следом, скинула кроссовки и, подхватив обувь, зашагала в обход бара к берегу. И знала, что Воронов пошел за мной.

Ветер шумел кронами деревьев, молчание не тяготило, но… Был один вопрос, который я просто не могла не задать, хотя знала, как Андрей может отреагировать.

– Болотова изменяла мужу? – спросила я, повернулась и посмотрела на своего спутника.

– Нет, – спокойно ответил мужчина, даже не сбившись с шага.

– Ты так в этом уверен? Вряд ли тебя посвящали в интимные нюансы жизни семьи.

– Ты права, но… – Он посмотрел на круглую как сыр луну, что висела над океаном. – С чего у тебя вообще возникли подобные мысли?

– Когда Алина рассказывала о ссоре с отцом, то повторила сказанные им в запале слова. «Ты такая же, как мать!» – сказал Болотов дочери, узнав о её романе. Поэтому… – Я не договорила, уверена Воронов и так прекрасно меня понял.

– Как долго ты у неё училась? – неожиданно спросил мужчина.

– Не больше года, – честно ответила я, зарываясь ногами в прохладный песок. Ветер трепал забранные в хвост волосы. – Я даже не очень хорошо её помню.

– А я хорошо. И она была одним из тех редких людей, для кого данное слово действительно что-то значит. Даже если это слово дано ребёнку. Особенно если ребёнку. – Он остановился рядом, присел, сгрёб песок и стал пересыпать с руки на руку. – Уверен, она также ответственно относится к брачным клятвам. Да и потом, – он посмотрел на свою ладонь, песок ссыпался, на ней осталось лишь несколько камушков. – Никогда не ходило никаких слухов, а они непременно бы возникли, это же остров.

– Что ж, поверю тебе на слово, – сказала я, когда Воронов поднялся. – Тем более, что пока действительно ничего указывающего не её измену Болотову не обнаружено.

Андрей рассмеялся и стал швырять камушки в воду. Избавившись от последнего камня, он повернулся и неожиданно серьёзно спросил:

–