– Я собирался покупать мотоцикл.

Стефания дёрнула плечами:

– Ну, это несерьёзно, всё-таки ты уже взрослый мужчина, а здесь речь идёт о будущем ребёнка.

Внутри Микеле всё задрожало от злости, он еле сдержался, чтобы не устроить скандал при девочках, резко встал, вылетел на улицу и начал колоть дрова. Он рубил дерево что было силы, понимая, что если ему сейчас попадётся под руку кто-то, то он порубит и его.

«Будущее ребёнка?! Серьёзно?!» – Микеле саданул по полену что было сил.

– Мы можем поговорить? – Стефания стояла и куталась в белую кашемировую шаль за двести пятьдесят евро, которую он подарил ей на прошлый день рождения. Так дорого, потому что она из тончайшего кашемира шерсти горных овечек, которые едят только свежую траву и пьют из чистейшего горного источника, и, конечно, шаль прослужит ей долгие годы. Микеле долбанул по дереву со всего маха, потом посмотрел на неё и выкрикнул:

– Плати за его учёбу сама, у меня нет на это денег.

Лицо Стефании окаменело, она укуталась в шаль ещё сильней и тихо произнесла:

– Это нечестно, всё-таки, женившись на мне, ты принял и его… и…

– Я и принял, но не обязан оплачивать его университет, это его грёбаные проблемы.

Микеле жахнул по куску дерева ещё раз. Он хотел заорать, сказать, где, чёрт побери, его папаша, почему она не попросит его. Почему он должен отказываться от своей давнишней мечты?

– Ну знаешь, если мы начнём считать, кто что делает, то тогда мы все живём на моей земле, – произнесла Стефания.

От этих слов у Микеле проснулась в груди дикая зверюга. Он прорычал и долбанул по дереву так, что осколок отлетел в сторону Стефании, попав по её ноге.

Внутри клекотала красная лава ярости, она заполняла всё его нутро и просилась наружу, в глазах потемнело. Стефания что-то говорила, а в висках Микеле пульсировало: «Я просто тебя убью сейчас».

Такие приступы ярости случались с ним в прошлом: вдруг хотелось крушить всё вокруг, хотелось перестать быть хорошим мальчиком, хотелось резко стать плохишом, самым злым из всех злых супергероев. Хотелось орать и уничтожать.

Микеле сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

Перед его глазами всплыли фрагменты детских воспоминаний: мать плачет в углу, на неё движется отцовская тень, мать кричит: «Не надо», звучит отцовский вопль, маленький Микеле с сестрой дрожат от страха и прячутся в шкафу.

По телу Микеле пробежал холодок.

Истеричные крики, стуки соседей в дверь, отец стоит на коленях, мать истекает кровью, скорая помощь, больница и… пустота…

Похороны, разговоры в школе, учителя шепчутся за его спиной, Микеле знает, о чём они говорят. Они говорят, что его отец – убийца…

Отцу дадут условный срок, это была случайность, он не хотел, судебный психолог подтвердит, что у него был приступ ярости, а судья решит, что он неплохой человек. Отец правда был неплохим человеком, он просто не умел контролировать приступы своей злости, так что у следующей его женщины Микеле то и дело замечал синяки. Отца не стало несколько лет назад, но его смерть не избавила Микеле от главного страха: что он тоже может стать таким, как отец.

Нет, Микеле никогда не ударит женщину, никогда не станет даже отдалённо напоминать его.

– А, да? Это твоя земля? Ты хочешь, чтобы мы посчитали, кто содержит всё это? Кто платит ипотеку? – произнёс Микеле сквозь зубы и отбросил топор в сторону. – Давай, живи здесь сама тогда! С меня хватит! – Он ринулся в дом, схватил ключи, сел в машину и уехал в чем был. В спортивных штанах и майке с миньонами.

Потом всё было как во сне, он помнит только, что, когда приехал к Симоне и Норе, они сразу налили ему коньяка. Нора ушла спать, а он говорил с Симоне до трёх ночи.

Наутро Микеле поехал домой.

Пасынок поступил в Каттолику, а Микеле не купил себе новый мотоцикл.

19

– Ну что, я готов, – Джованни посмотрел в зеркало, провёл рукой по волосам, крутанулся вокруг себя и изобразил лунную походку Майкла Джексона.

– Я вообще давно готов, – пробурчал Симоне и зевнул. – Если мы не выйдем быренько, то я пойду спать. – Он напялил на лысую голову капюшон байки и, скрестив руки на груди, вальяжно развалился в кресле.

– Какое спать, ты чего? – Джованни пытался застегнуть запонки. – Не поможешь? – встал он перед Андреа.

Джованни был одет в льняной светло-голубой костюм, штаны и пиджак, из кармана которого торчал платочек в тон бархатным бордовым мокасинам, и белоснежную рубашку, оголявшую идеально выбритую загорелую грудь.

В дом зашёл Микеле в обычной майке и джинсах.

– Ого, мне переодеться? – почесал он затылок своей седоватой шевелюры, завидев Джованни.

– Чё, слишком? – нахмурился Джованни.

Андреа застегнул свои «Ролекс», выжал на ладонь каплю геля, пригладил кучерявые волосы и присвистнул.

– Ты куда собрался, друг мой, тёлок снимать или на показ мод?

– Ну я переоденусь, – произнёс Джованни и вернулся в спальню.

– Бля-я-я-я-я-я, ты как всегда. – Андреа налил себе виски и подошёл к окну.

Солнце тонуло в море, оставляя на воде оранжевые пятна. Звучала музыка дискотеки – кипрское побережье начинало долгожданную вечернюю жизнь.

– Всё, я спать. – Симоне в байке поднялся, ему навстречу выскочил Джованни; он переоделся в шорты, оставив при этом мокасины, пиджак с платком и белоснежную рубашку.

– Ты чё, какое спать? – Джованни развернул Симоне и подтолкнул его к выходу. – Нас ждут великие дела.

Они вышли из квартиры и спустились вниз, чтобы окунуться в атмосферу вечернего курортного города.

В баре уже вовсю плясали танцовщицы, такие славные, тонкие, гладкие, молоденькие, что даже Андреа, несмотря на стопроцентную верность Рите, отвешивал сальные комментарии.

– Ну а что, фантазировать – не изменять, – говорил Андреа.

Джованни так вообще как с цепи сорвался, начал кидать им в «клетку» деньги в надежде, что потом они спустятся к нему. Естественно, никто не спустился.

– Лучше бы нам шампанское заказал, – ржал Андреа.

– Ты и закажи, раз ты у нас в пятёрке топ-менеджеров, –