Нет… постойте-ка, меня выгнали из последнего. Человек-Дьявол больше не хотел меня. Но теперь я была в «Клане Клиторов».

— День зачисления! — Воскликнула я, обращаясь к стенам, но вышло невнятно. — Первое правило: ты должен быть добропорядочным гражданином. — Фыркнула я, а потом расхохоталась, когда на меня накатили волны безудержного веселья. — Да нет, вру. Я не люблю добропорядочных граждан. Они все такие осуждающие. А я не буду вас судить, стены. Этот клуб — зона, свободная от осуждения. В отличие от последнего клуба, в котором я была. Адское Пламя осуждал меня каждый день. — Я подняла палец в воздух и помахала им, идеально пародируя его, за исключением того, что на самом деле я этого не делала, потому что была в смирительной рубашке. — Ты плохо умеешь убивать, любовь моя. Ты бесполезна, от тебя никакого толку.

Прикосновение боли ласково погладило мое сердце, и я приняла ее в свой клуб как нового друга. Она могла привести с собой и других, если хотела. Обиду, печаль и одиночество. С таким же успехом можно было привести их всех сюда прямо сейчас, пока они не начали выламывать двери. — Возможно, он был прав и насчет Мертвеца. Он просто хотел, чтобы я помогла ему выбраться. — Я вздохнула, грустя, что оставила его. Может, он и остался бы со мной, если бы я вытащила его из металлической клетки. Хотя, скорее всего, нет.

Я взмахнула руками, изображая снежного ангела, и раздался шорох, когда они потерлись о мягкую обивку.

— Эй, Красный Здоровяк? — Прошептала я. — Ты еще здесь? Знаешь, сейчас я бы хотела отправиться в ад…

Тишина, бесконечная, нервирующая тишина.

Слеза скатилась по моей щеке, попав в волосы, где образовала гнездо для всех других слез, которые собирались вот-вот последовать за ней.

— Не бросай и ты меня. Я буду лучше. Ты злишься на меня?

Потолок, казалось, задрожал и покрылся рябью, как вода, и в голове у меня тоже все закружилось. Я попыталась дотянуться до него, но мои руки оставались прижатыми к телу. — Дурацкий пиджак, я выберусь из тебя, как Гудини, если ты не отпустишь меня.

Пиджи не послушал мою угрозу. Пиджи был сукой.

Раздался отчетливый щелчок, а затем свет пролился на меня прямоугольным столбом. Я села, скрестив ноги, когда мой враг вошла в комнату. Она была высокой, широкоплечей, на вздернутом носу сидели очки в тонкой оправе, а ее черные волосы были собраны сзади в тугой пучок. На ней была белая униформа, которую носили все сотрудники здесь, а фиолетовый бейдж выдавал в ней старшую медсестру отделения. Мадам Люсиль. Королева сук «Иден-Хайтс».

— Привет, Бруклин, — произнесла она своим томным, не-связывайся-со-мной тоном. — Как дела?

Я сдула прядь волос, которая упала мне на глаза, но та упрямо оставалась на месте, вероятно, пытаясь заслонить мне обзор на ее уродливое лицо. Спасибо, подружка.

Она шагнула вперед и присела передо мной, а ее черные кроксы на ногах просто оскорбили меня.

— Сука, в уродливой обуви, я отрежу тебе ноги и забью ими тебя до смерти, — невнятно пробормотала я, лекарства все еще крепко сидели у меня в мозгу, как пиявки, высасывая силы.

Она достала что-то из кармана, протянула руку к моему лицу, но я отказалась отпрянуть, стиснув зубы, вспоминая все то дерьмо, которое эта сука со мной вытворяла. Ей нравилось наказывать меня всевозможными способами, например, заставлять часами сидеть в темных комнатах в одиночестве, иногда голой, иногда со связанными руками. В других случаях ей нравилось обзывать меня, заставлять смотреть в зеркало и указывать на все мои недостатки. Когда она работала, пациенты всегда были грустными. Никто не хотел быть в центре ее внимания, но с тех пор, как я вернулась, я была единственной, кто ей был интересен.

Она взялась за прядь волос, закрывавшую мне глаза, и внезапно отрезала ее маленькими ножницами.

— Так-то лучше. — Она улыбнулась своей садистской улыбкой, и я бросилась на нее, щелкая зубами, намереваясь откусить ее поросячий нос.

Она резко отодвинулась, так что я уткнулась лицом в пол, рыча и кусая зубами обивку.

— Веди себя прилично, Бруклин, — предупредила она. — Может, тебе будет удобнее без этой гривы? Я могу устроить, чтобы ее сбрили, тебе так больше понравится? — Ее тон был насмешливым, унизительным, она махала мне перед лицом своей выигрышной покерной комбинацией. Здесь она была королевой, а я — просто маленькой крестьянкой, которая развлекала ее время от времени.

— Забирай, что хочешь, — выплюнула я, мое горло работало немного лучше, чем раньше. Мне как-то удалось снова сесть, и я обнаружила, что Люсиль снова стоит прямо, глядя на меня, как охотник на раненое животное у своих ног.

Я заметила, что в ее руке была бутылка воды, и меня охватило отчаянное желание выпить ее. Она заметила, на что я смотрю, и, мрачно ухмыляясь, поднесла бутылку ко рту.

— О, ты хочешь пить, милая?

Я уставилась на нее, не отвечая, потому что она знала, что я хочу пить. Я не пила уже несколько часов.

Она открутила крышку с бутылки, поднесла ее к губам и сделала большой глоток моей воды, прежде чем издать наигранный вздох удовлетворения.

— Вот, держи. — Она наклонила бутылку и вылила ее мне на лицо, но мне так хотелось пить, что я запрокинула голову, открыла рот и начала ловить им воду, но большая часть просто промочила меня насквозь.

Люсиль усмехнулась, выливая последнюю каплю, и я проглотила крошечный глоток воды, которую мне удалось собрать ртом.

Она посмотрела на меня сверху вниз с насмешкой на губах.

— Твое поведение было крайне неудовлетворительным, Бруклин. Тебе придется очень постараться, чтобы снова заслужить мою благосклонность, ты понимаешь?

Я плюнула в нее, и она наклонилась, чтобы схватить меня за челюсть своими клещнями так, что ее ногти сильно впились в мою кожу. — Ты вспомнишь, кому ты принадлежишь, милая, — прорычала она, и я почувствовала, как ее ноготь проткнул кожу. Ее лицо, словно пульсировало, то появляясь, то пропадая из фокуса. — За твою дерзость ты проведешь следующие два дня в темноте.

Она резко повернулась, выходя за дверь, и свет погас сразу после того, как она захлопнула дверь. Мое сердце сжалось, как комок бумаги, дыхание участилось, а тьма обвилась вокруг меня, как питон, жаждущий следующей трапезы.

Все мои друзья исчезли, и осталась только я, плывущая по течению в вечном, одиноком черном море.