Я наклоняюсь к ней, наслаждаясь звуком учащенного дыхания. Даже влажная от пота, она пахнет весной, нежным, сладким, цветочным ароматом с легким экзотическим оттенком. Что это?

Она облизывает губы и сглатывает, но не отводит взгляд. Ее глаза, теплые, как расплавленный мед, буквально сверкают. Она сжимает губы.

— Ты умна, не так ли? — Ее глаза искрятся умом и остроумием, несмотря на то, что она в ярости на меня. — Не знаю, почему ты так злишься. Это ведь ты сбежала. Расскажи мне, — я качаю головой, — твоя семья никогда не говорила, что тебя ждет в будущем?

Я не знаю, почему с ней разговариваю. Не знаю, почему еще не перекинул через плечо или не тащу за волосы домой, или, по крайней мере, не наказываю прямо здесь, за то, что она подвергла меня испытанию и заставила гнаться за ней.

— Конечно, я знала, что они выдадут меня замуж за какого-нибудь богатого мерзавца, — негодует она.

Я улыбаюсь: — Вы научитесь уважать своего мужа, принцесса.

В ее глазах искрится огонь: — Ты еще не мой муж, а я точно не принцесса, — она сглатывает, и я жалею, что не могу более четко смотреть в ее глаза в темноте. Я так и сделаю, когда она будет раскидываться подо мной, принимая мой член. — Я обещаю, что поеду с тобой, просто сейчас я не могу. У меня... у меня есть дела, о которых я должна позаботиться.

Я усмехаюсь: — Уверен, твои социальные сети переживут без новых селфи еще какое-то время.

Это задевает. Ее ноздри раздуваются: — Переживет ли твое эго несколько секунд вызова?

Я мог бы запугать ее или силой заставить, но это слишком легко, и просто. Предсказуемо. У меня есть другие способы показать ей, кто здесь главный.

Когда протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней, она вздрагивает.

Застыв в удивлении, рука зависает в воздухе. Она ожидала пощечину. У меня нет никаких сомнений, что я могу ударить ее ладонью по заднице, если она заслужит это, и уже знаю, что она черт побери это заслужит. Блядь, может, ей даже понравится. Но только трус дает женщине пощечину.

Господи, кого же я убил в прошлой жизни, что связался с этими чертовыми Бьянки?

Я хочу, чтобы она знала, что принадлежит мне, начиная с этого момента.

Провожу большим пальцем по ее губам, размазывая розовый блеск. Наблюдаю за реакцией.

Я не был готов к чувственному ощущению ее губ, обхвативших мой палец. Мой член болит.

— Что-то подсказывает мне, что ты обучаема, — задумчиво говорю я. — Я научу тебя подчиняться мне.

Трепетание ее ресниц и учащенное дыхание говорят о том, что я не так уж сильно ее пугаю, как ей хочется думать. Убираю большой палец и глажу по щеке.

— Ты красива для вздорной девчонки.

В темноте невозможно прочесть выражение в глазах, а она, очевидно, хорошо научилась скрывать свои эмоции. Но я не упускаю тон ее голоса.

— Ты сносен для злодея.

Я прижимаю руку к груди: — Злодей. Мне всегда нравились злодеи гораздо больше, чем герои, а тебе? Любой может стать героем. Чтобы быть злодеем, нужна смелость, — снова тянусь к ее волосам и дергаю их. — Мы уходим. Можем продолжить этот милый разговор позже, — шепчу ей на ухо. — Не пытайся делать глупости, иначе окажешься на капоте моей машины с ремнем на заднице. Ты так хочешь уйти отсюда?

По-прежнему держа голову высоко поднятой, она ничего не отвечает.

— Уважение, Харпер.

— Уважение надо заслужить, — рычит она.

— А иногда уважение требуют и берут. Я намерен взять то, что принадлежит мне.

Рука по-прежнему обвивает ее волосы, и я веду ее к опушке деревьев. Представляю, как ее семья наблюдает за ней, спрятавшись в темном доме. Чертовы трусы.

Воздух прохладный, единственные звуки — наши шаги по хрустящим листьям и гул машины, которая стоит на подъездной дорожке, ожидая нас.

— Ни одного шага в сторону, — предупреждаю, готовый отхлестать ее по заднице, если она сейчас сделает хоть шаг.

Но она не делает этого. Стискивает зубы и сжимает губы в тонкую линию.

Я открываю дверь машины: — Садись.

После секундного колебания она садится.

Ее непокорность — как спичка возле огня. Первобытная потребность овладеть этой женщиной когтями впивается в мои внутренности, как разъяренный зверь, которому нужно доминировать и контролировать.

Но я могу быть терпеливым и не торопиться.

Опускаюсь на сиденье рядом с ней, прижимаясь к ней всем телом, молчаливо давая понять, что она не сможет от меня отстраниться, даже если попытается.

Я рычу на Василия: — Увози нас отсюда к черту. Я заберу свой пиджак позже, — не хочу больше туда заходить, не сейчас.

Она отворачивается от меня, чтобы я не видел, как размазывает слезы по щекам. Не может быть, чтобы она плакала из-за того, что я забираю ее из этого дома. Нет. Есть другая причина.

— Куда ты меня везешь?

Отвечаю сквозь зубы: — Домой.

Дом.

Он может говорить это хоть целый день, но это ничего не значит и не будет. Назови корову рыбой, и она все равно останется чертовой коровой.

Его дом станет моей тюрьмой.

Я смотрю в окно, горячо желая, чтобы поездка была короткой. Поначалу в темноте трудно понять, куда мы едем. Через некоторое время я замечаю, что уличные фонари освещают большие дорожные знаки со стрелкой, указывающей на Бухту.

Мое сердце бьется чуть быстрее. Впервые я чувствую слабый проблеск надежды, но едва ли осмеливаюсь думать, что мне могло повезти. Мы направляемся в Бухту? Это может сыграть мне на руку.

Тяжело сглатываю и облизываю губы, изображая беззаботность, чтобы он не знал, как много зависит от его ответа.

— Где ты живешь?

— Они тебе ничего не сказали? — огрызается он, садясь так близко ко мне, что наши колени практически соприкасаются. Я выпрямляюсь, потому что предпочитаю не прикасаться к нему, пока это не перестанет быть выбором.

Мой желудок сжимается. Настанет время, когда это больше не будет выбором. И когда он узнает, что я не та, за кого он меня принимает...

— Если бы они сказали мне, где ты живешь, думаешь, я бы стала тебя расспрашивать?

Воздух между нами холодеет, он прищуривается, глядя на меня. В голосе