Я притворяюсь, что мое сердце не скачет в груди от его ответа.

Бухта. Мы направляемся в Бухту.

Я и не подозревала, что Романовы владеют огромной, разросшейся Маленькой Россией, расположенной между Кони-Айлендом и Манхэттеном.

В Бухте продавцы говорят по-русски. Здесь есть рестораны, продуктовые магазины, культурные центры и православная церковь. Есть пляж и набережная, популярные летом. Зимой народу меньше. Если его семья владеет Бухтой...

Однако я не могу возлагать на него слишком большие надежды.

Возможно, это не та отсрочка, на которую я рассчитываю. Смогу ли я делать то, что мне нужно, под пристальным взглядом Романовых? Если Бухта принадлежит им, то они будут следить за всем.

Мне нужно больше информации. Я решаю разговорить его. Может быть, узнаю что-нибудь полезное, например, есть ли у него сестры. Между женщинами — во всяком случае, большинством из нас — существует неписаный закон, что мы прикрываем друг друга. Я могу улизнуть, солгать... а могу найти кого-нибудь сочувствующего и рассказать о себе.

— И мы поженимся через два дня?

— Если только ты не решишь провернуть еще одну уловку со мной.

Я поворачиваюсь к нему лицом, пораженная огнем, который горит в голубых глазах. Как глаза могут так гореть?

— А если я все же решу? — спрашиваю, вздернув подбородок, прежде чем успеваю подумать над своими словами. Я знаю, что играю с огнем, но он, кажется, знает, как нажать на каждую из моих кнопок.

Наши колени сталкиваются, он тянется ко мне. Не успеваю среагировать, как сильные, грубые пальцы хватают меня за подбородок и впиваются в кожу, обжигая. Я застываю на месте, захваченная его взглядом и скрытой угрозой.

— Тогда мы поженимся сегодня вечером.

У меня голова идет кругом. Сегодня вечером? Я этого не ожидала. Я хотела, чтобы он понял, что не склонюсь перед каким-либо насилием, ведь испытала его на себе в разном виде. Хотела, чтобы он сказал, что сделает, и я смогла бы выстоять, потому что хочу доказать себе, что переживу этот брак.

— А если ты решишь ослушаться меня, то, оказавшись с тобой наедине, я покажу, что бывает с непослушной женой, решившей не подчиниться своему мужу, — он отпускает мой подбородок.

Вот оно. Мы пришли к этому.

Не могу отрицать, что боюсь, но за это время я так хорошо научилась скрывать все признаки страха, что едва замечаю, как меняется дыхание, учащается пульс или потеют ладони.

Я облизываю губы: — Значит, ты приверженец старомодных методов.

В его глазах мелькает что-то похожее на злобу, но не совсем.

— Ты даже не представляешь.

Это должно бы напугать меня. Но я не совсем уверена, что это так.

Он увидит, что меня не сломить словами. Я научилась пропускать их мимо, словно дым на ветру. Я невосприимчива к угрозам и оскорблениям, благодаря «щедрости» моей испорченной семьи.

Думает, что она лучше всех.

Ты позоришь нашу фамилию.

Высокомерная.

Грязный кусок мусора.

Чертова шлюха.

Потаскуха.

Шлюха.

Я вздрагиваю от бесконечного шквала оскорблений, которые крутятся в голове.

Пока мы едем в тишине, внутри буря — конфликт и смятение. Его присутствие, всего лишь на волосок от меня, нервирует. От его холодного взгляда у меня по позвоночнику пробегает дрожь — непонятная смесь страха и возбуждения.

Я укоряю себя за то, что допустила даже малейший намек на нежелательное влечение между нами.

Мы смотрим друг на друга, и что-то невысказанное висит в воздухе. Передняя часть машины наклоняется, когда проезжаем неровный участок дороги, но машина плавно скользит, как будто мы едем на волшебном ковре, пока не наталкиваемся на выбоину и не качаемся вперед. Без единого слова он хватает меня за предплечья, чтобы удержать. Я пользуюсь моментом, чтобы продолжить допрос.

— Так ты живешь в Бухте. Один или с кем-то?

Его голос, с заметным русским акцентом, звучит властно и в то же время сексуально: — У меня штат из семи человек.

Персонал. У него семь сотрудников. Любопытно.

Семь — хорошее число. По крайней мере, одного можно убедить быть на моей стороне...

— Зачем тебе персонал? Не можешь сам убирать свои туалеты?

В ухмылке мелькает ямочка: — Теперь ты знаешь, почему мне пришлось жениться.

Я чувствую, как у меня отвисает челюсть, когда на его лице появляется довольная улыбка.

Нет. Он. Это. Не сказал.

— Только не проси меня сделать тебе сэндвич, — говорю с презрением, откидываясь на сиденье.

Низкий звук его мрачного смеха немного тревожит, если честно. Я знаю, как реагировать на пощечину или язвительное замечание, когда запирают в шкафу или что-то похуже. Я знаю, что значит быть объектом, которого игнорируют и отбрасывают.

Но холодный смех, от которого пробегает дрожь — это другое. Он обманчив в своей простоте, скрывая опасность.

Представляю, какой ужас был бы на лице моей матери, окажись она сейчас здесь. Она бы шипела на меня тем пронзительным голосом, который сводил с ума. Харпер Ли Бьянки!

Она может идти нахуй. Харпер Ли Бьянки только что вытащили из дома и запихнули в роскошную машину с мужчиной, от которого исходит опасность. Мне даже не позволено потеть, не то, чтобы драться, в обычный день, не говоря уже о том, когда вся моя вселенная перевернулась с ног на голову. Мне нужно время.

Позорище.

Потаскуха.

Шлюха.

Я стискиваю зубы и смотрю в окно, удивляясь тому, что вид из него слегка размыт. Я не плакса. Почему сейчас?

Долгое время он молчит. Уткнувшись в телефон, сосредоточенно листает экран. Я оставила свой телефон, но часть меня даже рада этому. Больше не нужно поддерживать видимость совершенства с каждой фотографией и постом, если у меня нет телефона.

Когда мать узнала, что социальные сети могут приносить прибыль, она приняла решение. Им нужны были деньги, а у меня было красивое лицо. Она изучила все, что могла, и в следующее мгновение я стала сенсацией в социальных сетях.

Ненавижу это. Поэтому рада, что оставила эту часть своей жизни позади.

Телефоны — вещь одноразовая, как и многое другое. Одежда. Чувства. Дочери, по-видимому.

У вас есть еще дочери?

Это действительно задело бы меня, если бы я не догадывалась, что именно этого он и добивался.