взгляд и тихо добавляет, — и я вынуждена согласиться с ним. Там действительно может быть опасно. Мне будет гораздо спокойнее, если кто-то будет оберегать тебя, когда я или отец не сможем этого сделать. 
Не верю своим ушам.
 — Мам! У меня не может быть телохранителя. Я ведь всего лишь студентка магистратуры! Я не хочу, чтобы кто-то узнал, кто я и откуда.
 Ее глаза резко сужаются, она выпрямляется.
 — Ты должна гордиться тем, кто ты есть, Вера Ивановна. Ты получила это место в программе сама, без вмешательства отца. Я позаботилась об этом. Никто не должен знать, кто твой отец.
 — А как же телохранитель? Думаешь, это не привлечет внимания? Нас всего пять человек в программе!
 Стараюсь сдержать разочарованный стон, хотя внутри все кипит. Это худшая новость из всех возможных.
 — Ты найдешь способ держать его на расстоянии. Никто даже не узнает, что он с тобой. Он будет стоять на расстоянии и вмешается только в случае чрезвычайной ситуации.
 Вздыхаю и пощипываю переносицу.
 — Могу ли я что-нибудь сказать, чтобы он передумал?
 Мама тяжело вздыхает.
 — Нет. Потому, что в этот раз я с ним согласна. А теперь иди, милая. Поговори с бабушкой, пока твоя машина не приехала.
 Со вздохом вхожу в гостиную. Бабушка сидит, выпрямившись, с чашкой чая в руках. Ее глаза блестят, и она хлопает по месту рядом с собой с озорной улыбкой.
 — Вера, — произносит она дрожащим голосом с сильным акцентом. — Может, он окажется красивым? Ты мне потом все расскажешь, а я хоть поживу немного мечтами за твой счет, — она грозит мне наманикюренным красным ногтем. — А сейчас садись сюда и все расскажи. И не спорь с мамой, пока не отправишься переплывать Большой пруд.
 Целую бабушку в обе щеки и сажусь рядом.
 — Я не спорю с ней, я просто...
 — Я знаю, что такое спор, — говорит бабушка, делая глоток чая. Ее взгляд становится жестче. — Не спорь со своей матерью.
 С трудом сдерживаю стон. Эти двое — мои главные сторонницы, поэтому, когда нет их поддержки, у меня нет шансов. Я так долго вела замкнутый образ жизни и надеялась, что это будет мой первый шанс вырваться из рамок строгого воспитания.
 Закрываю рот и не отвечаю, потому что какой в этом смысл? Моя машина уже подъезжает, и, как только доберусь до аэропорта, меня встретит мой новый телохранитель. Если он похож на тех, кто работал у моего отца раньше, я уже знаю, чего ожидать. Мягко говоря, бабушка будет разочарована тем, насколько «красив» этот телохранитель.
 — Ну, расскажи, Вера. Расскажи, чем ты будешь заниматься.
 Не могу удержаться от улыбки. Это моя стихия.
 — Я буду в Академии передовых исследований и инноваций в области биомедицины в Москве, следующие шесть месяцев…
 — Это очень престижная программа, — перебивает мама. — Они совмещают передовые медицинские исследования с практическими полевыми исследованиями.
 Прячу улыбку. Мама, наверное, изучила программу вдоль и поперек.
 — Ее обучение полностью оплачено, потому что она гений, мама.
 Качаю головой.
 — Я не гений.
 — Вера, не нужно так о себе, — отмахивается мама. — Ты изучаешь область, которая может внести огромный вклад в лечение сложных медицинских заболеваний! Отбор у них жесткий, и принимают только выдающихся кандидатов.
 Улыбаюсь и поворачиваюсь к бабушке, которая уже выглядит немного озадаченной.
 — Учебная программа разработана лидерами в области военной медицины, реагирования на катастрофы и экстренных медицинских услуг. Мы наконец-то сможем объединить теорию с обширной практикой и реальными симуляциями.
 — Правда? — бабушка заинтригована. — Например?
 Мое сердце начинает биться быстрее. Это моя страсть, моя жизнь. Я люблю говорить об этом.
 — Например, как оказывать расширенную травматологическую помощь в боевых условиях, как проводить экстренные хирургические операции без стандартной подготовки или как справляться с массовым биологическим заражением.
 Бабушка моргает.
 — Звучит как сюжет сериала.
 Не могу не улыбнуться.
 — У меня действительно был профессор, который консультировал голливудскую студию.
 Но на сердце тяжело. Я буду скучать по ней и маме. Они были моей опорой всю жизнь. И хотя они сильно меня оберегали, это почти компенсировало отсутствие настоящей заботы со стороны отца.
 Мама смотрит в окно, когда перед домом останавливается белый внедорожник. Ее дыхание перехватывает, а у меня на глазах наворачиваются слезы.
 Как прощаться с человеком, который действительно тебя любит?
 Мне все равно пришлось бы это сделать, но не думала, что это будет настолько больно. Целую маму в щеку и не сдерживаю слезы — это бессмысленно.
 — Я буду скучать, — шепчу ей на ухо. — Очень сильно.
 — Не забудь звонить, — говорит бабушка, вытирая глаза платком.
 — Конечно!
 — Ты ведь приедешь на праздники?
 — Я вернусь домой до всех важных праздников, — говорю с грустной улыбкой. Я должна быть сильной. Поворачиваюсь к двери и хватаю свой чемодан, но останавливаюсь и смотрю, когда открывается задняя дверь машины.
 — Мама, — говорю через плечо. — Ты сказала, что мой телохранитель встретит меня в аэропорту. Кто это?
 Передо мной вовсе не высокий худощавый мужчина. Этот человек огромный. Под два метра ростом. Мускулистый. Вероятно, весь покрыт татуировками. С грозным взглядом, резкими чертами лица и стальными глазами, которые буквально прожигают меня насквозь, он выглядит как более темная и опасная версия Супермена.
 Грозный. Брутальный. Первобытный. Горячий.
 Его темные волосы коротко подстрижены, что подчеркивает мощный подбородок и пронзительный взгляд. Несмотря на пугающую внешность, в нем чувствуется сдержанная сила, что заметно в его точных движениях и выверенных действиях.
 Неужели отец решил компенсировать годы пренебрежения таким способом?
 — О Боже, — шепчет мама рядом. — Если бы Джейсон Борн был настоящим... И на стероидах.
 Вот кого он мне напоминает. Он похож на киллера из тех книг, которые я обожала, и фильмов, которые смотрела с мамой.
 — Он идет сюда, — шепчу я. — О Боже, он идет сюда.
 Протягиваю руку, как полная идиотка. Он смотрит на нее секунду, а затем обхватывает мою маленькую ладонь своей большой, грубой рукой. Меня охватывает дрожь, и я надеюсь, что он этого не заметил.
 — Вера, — говорю я, потому что всегда стараюсь быть вежливой. — А вы?
 — Марков, — отвечает он. Его голос глубокий, резкий и отрывистый. Едва почувствовав тепло его ладони, он тут же убирает руку и наклоняется за вещами.
 Бабушка кивает мне, будто что-то понимает. Мое