— Почему?

Беттина растерялась. Что он хотел услышать? Почему вообще люди влюбляются? Она вспомнила встречу на кладбище, когда он встал перед нею сразу после превращения, обнажённый — нельзя сказать, что она сразу его полюбила, но…

Она лукаво улыбнулась и мурлыкнула:

— Ты красивый.

Он в ответ насмешливо фыркнул.

— Да ну?

Она вздохнула и подумала ещё немного.

— Умный?

— Ну да…

— Сильный?

Он отвёл взгляд. Беттина прикусила губу — говорить вслух о желаниях, который он в ней будил, было совершенно невозможно, но если шепнуть на ухо…

Бьорн внимательно её выслушал и буркнул:

— Это вообще не причина. Ни для чего.

Ах, так⁈

Беттина вывернулась из его объятий и встала напротив, желая на практике немедленно доказать обратное, но так он глянул снизу вверх несчастными глазами, что сердиться не вышло, потому что сердиться на грустного щеночка…

Стоп.

И это её он обвинял в манипуляциях⁈

Она мстительно сузила глаза.

— У тебя миленькая мордочка, сладенький носик и кругленькое пузико. Как такого не любить?

Бьорн ошалело заморгал — а потом расхохотался.

Беттина обняла себя ладонями за плечи, чувствуя, как вздрагивают уголки губ, неудержимо расплываясь в улыбке. Красивый, умный, сильный — да, конечно. Но таких было полно и в столице, да и среди рыцарей герцога, она была уверена, нашлись бы мужчины, обладающие всеми тремя качествами.

Но ни один из них не был Бьорном. А Бьорн…

Хотел знать, что она чувствует, и относился к движениям её души чутко и бережно. Утешал, когда ей было одиноко и страшно. Защищал — и от реальных врагов, и от ночных кошмаров. Терпел капризы, насмешки и обиды. Разговаривал с нею, слушал, слышал. Рядом с ним она сама чувствовала себя особенной, интересной, нужной…

Он любил её.

Орлиный Камень поверил в это, и она тоже верила, хотя полностью раскрыть душу было бы, пожалуй, ещё страшнее, чем рассказать о желаниях тела.

И, кстати, о желаниях.

На поцелуй Бьорн ответил, но почти сразу отстранился.

— Тебе надо позавтракать, — напомнил он. — Там в горшочке каша, должна быть ещё тёплая.

Беттина невольно обернулась на поднос, и голод тут же напомнил о себе. Тёплая каша — это замечательно, и свежие булочки, и яблочная пастила, и крошечные крендельки с корицей, и мёд… Сладкого захотелось ужасно, Беттина окунула палец в вазочку с ягодным джемом и тут же слизала его, жмурясь от удовольствия. Да, ей совершенно точно надо поесть.

А потом…

Облизывать ведь можно не только свои пальцы.

И вообще не только пальцы.

Она оглянулась на Бьорна, медленно провела языком по губам и отставила джем подальше.

На десерт.

* * *

Бьорн прислушался к дыханию Беттины, убеждаясь, что она спит, выскользнул из постели, на ощупь нашёл свечу, помедлил, но всё же решился её зажечь. Крохотный язычок пламени осветил сползшее на пол одеяло, смятые простыни и лежащую девушку: изгибы совершенной фигуры, безупречная кожа, блики в золоте волос… Она потянулась, не просыпаясь, повернулась на бок, и он не сразу вспомнил, как дышать.

Она прекрасна.

Она всё ещё человек.

Он потёр ноющие рёбра, пригляделся к россыпи мелких синяков на левом боку, шипяще выругался и принялся одеваться.

Беттина наедине с ним вела себя как кошка, дорвавшаяся до сметаны — мурлыкала, облизывалась, а откровенно ластиться при посторонних ей, кажется, мешал только уговор, что до приезда Хелен они станут держать произошедшее в тайне. Впрочем, после завтрака — и десерта! — ему вполне успешно удавалось отвлекать её до самого вечера: сходить в библиотеку, полюбоваться картой, почитать книгу об истории Приграничья, обсудить грядущий праздник. Во время ужина она вела себя идеально, но и обычной приветливости хватило, чтобы допущенный к трапезе граф периодически терял нить разговора. Случайно поймавший взгляд принцессы Эрик и вовсе расплылся в глупой улыбке, а когда понял, что произошло, уткнулся в тарелку и до конца ужина не поднимал головы.

Ночью стало хуже.

Нет, она не превратилась в тёмную тварь и не попыталась его убить. Она действительно любила его, теперь он ясно видел это в её глазах, ощущал в каждом прикосновении. Но в знакомом запахе её тела проявлялись новые нотки, сладкие, дурманящие, и дрожащие тени за её спиной норовили сложится в силуэт крыльев, и кончики её пальцев вытягивались чёрными когтями — иллюзорные, бесплотные, они не наносили ран, но синяки получились вполне реальными.

Беттина не заметила — он почти сразу погасил свечи, чтобы её не пугать. Он и сам боялся, что примерещившаяся жуть не исчезнет, однако на сей раз обошлось.

Наверное, Эрик прав, и он дурак. Но в темноте так легко было поверить, что нет никакой опасности, нет тёмных сил — лишь девушка в его объятиях, нежная, любимая, желанная. Девушка, почти согласная убежать с ним на край света. Девушка, мечтающая силой своей любви изменить к лучшему жизнь обитателей суровых приграничных земель.

Он готов был бороться за неё до последнего.

Бьорн глубоко вздохнул, скривился, потёр бок, взял с подоконника выданный герцогом белый флакон и направился в кухню — лекарство было велено принимать с красным вином и мёдом. Герцог пытался объяснять что-то про количество сахара в крови, которого после общения с суккубом может стать критически мало, но Бьорн почти ничего не понял кроме идеи, что стоит есть больше сладкого, причём не только ему.

Беттина, впрочем, на аппетит и так не жаловалась. Кто бы мог подумать, что в хрупкую девушку может влезть столько еды!..

Когда Бьорн вошел в кухню, оказалось, что о вине подумал не только он.

— А-а-а, кто к нам пришёл, — Эрик широко улыбнулся и взмахнул кружкой, судя по пустой бутылке под столом, не первой. — Какая милая соб… собачка!

Бьорн поморщился — для нюха оборотня концентрация винных паров в помещении была высоковата. Но лучше потерпеть сейчас, чем сдохнуть позже.

В кухне было темно, свет давали лишь едва тлеющие угли в печи. На столе поблескивала стеклянными боками ещё пара бутылок, он взял ближайшую, снял с полки тяжёлую глиняную кружку и наполнил её на треть. Теперь отсчитать десять капель…

— А хде твоя хозяйка, а, пёсик? Ты не забыл надеть на неё намордник?

Капитан пьяно рассмеялся и приложился к своей кружке. В другое время Бьорн бы огрызнулся, но к запаху вина примешивался другой, ещё более чёткий и нервирующий.

Эрик боялся.

— Я серьёзно, — капитан нахмурился и со стуком поставил