Меня вытолкнули на улицу. Резкий, колющий холод после душной комнаты ударил в лицо. У крыльца стояла крытая повозка, запряженная парой крепких, но не королевских лошадей. Она была простой, без гербов, больше похожей на тюремную карету — с маленькими зарешеченными окошками по бокам. Рядом топтались еще двое стражей.

Именно в этот момент я увидела его.

Эдгар. Он бежал по улице, задыхаясь, лицо перекошено ужасом и неверием. В руках он сжимал пустой мешок из-под ткани — видимо, уже продал последний тюк и спешил обратно. Увидев меня в окружении стражников, он вскрикнул — короткий, хриплый звук отчаяния.

— Аннализа! Доченька! — Он бросился вперед, но двое стражей у повозки мгновенно преградили ему путь, скрестив алебарды. — Нет! Отпустите ее! Что она сделала? Она же просто спасла старика! Это не преступление!

— Отойди, старик, — рявкнул один из преграждающих путь. — Не мешай исполнению королевского приказа.

— Какой приказ⁈ — Эдгар пытался прорваться, его глаза метались от стражника ко мне, полные немой мольбы и ярости. — Она моя дочь! Единственная! Вы не имеете права! Я потребую аудиенции!

Командир группы, выведший меня, обернулся к Эдгару. Его взгляд был ледяным и безжалостным.

— Приказ Его Величества касается твоей дочери лично, торговец. Не мешай. Иначе разделишь ее участь.

Угроза прозвучала четко и недвусмысленно. Эдгар замер. Его плечи сгорбились, ярость в глазах сменилась жгучей, беспомощной болью. Он уставился на меня, и в его взгляде было столько отчаяния, вины и безутешной любви, что у меня перехватило дыхание.

— Эдгар… — прошептала я, и голос сорвался. Слезы, горячие и предательские, навернулись на глаза, мгновенно охлаждаясь на морозном воздухе.

— Я… я не дам тебя в обиду, доченька, — хрипло сказал он, но голос его дрожал. — Я найду способ… Я пойду к королю… Я…

— В повозку! Живо! — приказ командира разрезал воздух. Стражи грубо подтолкнули меня к открытой дверце кареты.

— Я пойду сама! — вырвалось у меня неожиданно громко. Я вырвала руки из их захвата. Не из храбрости. Из последних капель гордости. Из желания не дать им тащить меня, как мешок, на глазах у отца(пускай и не родного). Я встретила взгляд Эдгара. — Я… я вернусь, папа. Обещаю.

Это была ложь. Мы оба это знали. Но я должна была сказать это. Для него. Для себя.

Я шагнула в темный зев повозки. Внутри пахло сыростью, старым деревом и… страхом. Прежде чем я успела обернуться, дверца с грохотом захлопнулась за моей спиной. Щелкнул тяжелый замок. Мир сузился до тесного, полутемного пространства с двумя жесткими скамьями и крошечными зарешеченными окошками, через которые едва проникал серый свет.

Я бросилась к окошку, прижалась лицом к холодным прутьям. Эдгар стоял на том же месте, сгорбленный, маленький и беспомощный на фоне огромных, бездушных стражей. Он смотрел на повозку, и по его обветренным щекам текли слезы, тут же замерзая серебристыми дорожками. Он поднял руку — не для прощания, а в жесте немой агонии, словно пытаясь удержать уезжающую повозку, удержать меня.

— Прости! — закричала я, колотя кулаком по дереву двери. Хоть он и не был мне, Алисе, отцом. Для Аннализы это был единственный родной человек. И я знала, как он дорожит мной. И от этого становилось больно. Своим глупым поступком, своей глупой храбростью я лишила Эдгара единственной дочери.

Но повозка уже тронулась с места, скрипя полозьями по снегу. Фигура Эдгара стала уменьшаться, растворяться в падающем снегу и толпе замерших от страха зевак. Последнее, что я увидела, прежде чем поворот улицы скрыл его из виду — это его рука, все еще протянутая в пустоту.

Я откинулась на жесткую спинку скамьи, закрыв лицо руками. Истерика подступала комом к горлу, но я сжала зубы, не давая себе расплакаться. Слезы здесь были роскошью. Они ничего не меняли. Только отнимали силы. Страх был слишком огромным, слишком всепоглощающим, чтобы оставить место для рыданий. Он заполнил повозку, как ледяной туман, проникая в легкие, сковывая мысли.

За что? Этот вопрос бился в голове, как пойманная птица. За спасение старика? Но стражник тогда оттащил меня, но не арестовал. За прикосновение к принцу? Но он сам велел стражнику отстать… Или не велел? Вспомнился его голос: «Хватит. Едем». Это могло быть как приказом прекратить безобразие, так и… приказом не трогать меня пока . Чтобы забрать позже, с соблюдением формальностей. Почему? Что он почувствовал? Что он узнал ?

Мысли путались. Возможно, это был не принц, а король? Отчаявшийся монарх, который хватает всех, кто может хоть как-то помочь сыну? Слухи… Они разлетаются как пожар в сухой траве. Кто-то видел, что я осталась невредимой после прикосновения. Кто-то услышал, как старуха-торговка книгами назвала меня «волшебницей» после того случая с мальчиком (Боже, как же я была глупа!). Кто-то связал южанку, способную лечить, с девушкой, коснувшейся принца. И вот результат. Королевский указ.

Повозка ехала не быстро, но неумолимо. Сквозь решетку окошка мелькали знакомые и незнакомые улицы Эйриденхолда. Те же мрачные дома, те же закутанные фигуры, спешащие по своим делам, не глядя на королевскую повозку — видимо, привычное зрелище. Но теперь я смотрела на них из клетки. Как узник. Я ловила взгляды случайных прохожих — в них читался не интерес, а страх и… отстраненность. Как будто смотрели на обреченную. Или на заразную.

Постепенно характер улиц начал меняться. Дома становились выше, величественнее, хоть и так же скованны льдом. Появились высокие заборы с острыми коваными пиками, ворота с гербами знатных семейств. Мы въезжали в район знати. А потом… потом впереди показались они. Ледяные башни королевского замка.

Он вырос перед нами внезапно, как грозный страж на краю мира. Огромный, мрачный, высеченный из темного камня, который теперь был почти не виден под наростами векового инея и сосулек. Башни, острые, как клыки, впивались в низкое свинцовое небо.