Мысль о том, что нахальная трактирная подавальщица где-то рядом, что она прячется и смеется над тем, как он бесится и мечет молнии в пустоту, заставляла кровь Грозы кипеть с новой силой. Он должен был найти ее! Не затем, чтобы казнить. Нет! Чтобы просто посмотреть в глаза, проучить как следует. Чтобы понять, что это вообще было такое.

Когда последние отголоски грома затихли, сменившись равномерным шумом дождя, Гроза, промокший до нитки и в еще более отвратительном настроении, чем прежде, тяжелой поступью вернулся в «Горгулью».

Хозяин, бледный как полотно, уже ждал его у стойки, зажав в трясущихся руках зонт, который так и не решился вынести и предложить герцогу.

— Ваша милость, простите… это недоразумение! — залепетал он.

— Молчать, — голос Грозы прозвучал низко и опасно. — Где она?

— Сбежала, ваша милость! Сразу, как я сказал, что она уволена! Позор на заведение… — хозяин замотал головой. — Но я знаю, где она остановилась! «У кабана и вепря», постоялый двор тут, в четырех домах от таверны!

Гроза, не сказав больше ни слова, развернулся и снова ринулся в ночь. Он мчался по залитым дождем улицам, не замечая луж, снося на своем пути лотки и пугая мирных горожан, спрятавшихся от непогоды. Но когда он вломился в указанный постоялый двор, было уже поздно. Комнатка под самой крышей была пуста. Пахло плесенью, щами и ничем больше. Никаких следов. Ни одной вещицы. Ни намека на тот самый, сдобный запах.

Она снова ускользнула.

Генерал застыл посреди убогой комнатушки, сжимая кулаки. Дождь на улице стих, оставив после себя лишь капель и горькое, щемящее чувство досады. Гроза был разочарован. Глубоко, до рези в когтях, разочарован. Он упустил ее ― единственную за последние сто лет загадку, которая заставила его кровь вскипеть не от гнева, а от чего-то другого.

И теперь его ждал только ненавистный отбор и толпы жеманных, пахнущих духами и жаждой наживы претенденток. Мысль об этом вызывала тошноту.

«Вернись, толстушка, — прошептал он в сырую, пропитанную запахом неудачи ночь. — Я тебе такое устрою…»

Но эта угроза была пустой, потому что больше всего на свете он хотел просто увидеть бешеную тыковку снова.

Глава 7

Альриана. Первая ночь под драконьим крылом

Узкий коридор, в который я вошла, оказался переходом между главным зданием дворца и его левым крылом. Когда, скрипнув дверью, я сошла по ступенькам и оказалась в новом зале ― не таком просторном и помпезном, но тоже нарядном, ― из-за стойки выглянула дремавшая там женщина.

― Кого принесло на ночь глядя? ― заворчала она, подслеповато щурясь.

― Участница отбора, дочь барона Горнфельда, ― представилась я, изображая подобие книксена. ― С кем имею счастье говорить?

― Младшая распорядительница, леди Траубайр, ― представилась женщина. Выглядела она как пересушенная на солнце рыбина: такая же бесцветная, с запавшими щеками и глазами, с постоянно округленными узкими губами. ― И если вы думали, леди Горнфельд, что вас тут ждут, то должна разочаровать: ужин в столовой закончился два часа назад. Горничные разошлись. Комнаты распределены.

Я почувствовала, как у меня предательски заурчал живот. Видимо, звук был достаточно громким, потому что леди Траубайр подняла одну выщипанную до толщины нити бровь.

— Впрочем, — она тяжело вздохнула, словно делая мне величайшее одолжение, — для работающих допоздна слуг у нас имеется неприкосновенный запас. Следуйте за мной.

Она провела меня в небольшую, уютно освещенную людскую. Посреди длинного дубового стола одиноко стоял огромный, согреваемый магией медный котел. Пахло от него божественно: тушеной бараниной с луком и травами.

— Полагаю, с вашим аппетитом, — леди Траубайр бросила оценивающий взгляд на мои бедра, — этой скромной порции будет достаточно. Есть быстро и не крошить. Посуду после себя вымыть в раковине. Ключ от комнаты семь, второй этаж, направо. Ваша соседка, леди Элоди, уже отдыхает. Постарайтесь ее не беспокоить. Она из очень знатного рода.

С этими словами она удалилась, оставив меня наедине с котелком и моим растущим возмущением. «Скромной порции»⁈ В этом котле могла бы выкупаться самая младшая из моих сестер! Я наложила себе полную миску и принялась уплетать рагу, макая в него куски хлеба, найденного в буфете. Еда была простой, но сытной и невероятно вкусной, особенно после всех сегодняшних злоключений.

Закончив, я, как и велела распорядительница, помыла миску. Мытье посуды меня не смущало. Дома я делала это регулярно. Хуже было другое: я все еще отчаянно пахла серой, потом и дракончиками. Мысль о том, что я предстану перед очень родовитой соседкой в таком виде, заставила меня поморщиться.

Поднявшись по лестнице, я отыскала комнату семь и тихо, насколько это возможно, открыла дверь.

Комната оказалась уютной, с двумя кроватями под балдахинами. У одной горела маленькая лампадка, и в ее свете я увидела свою соседку. Леди Элоди сидела у туалетного столика в изысканном шелковом пеньюаре и с помощью крошечной кисточки наносила на ресницы темную липкую массу. Увидев меня, она замерла с открытым ртом.

— О! — выдохнула она, и ее глаза, и без того огромные, округлились еще больше. — Вы и есть… соседка?

— Альриана Горнфельд, — кивнула я, стараясь не дышать на девицу луком слишком явно. — Простите, что потревожила.

— Элоди Деланир, — отрекомендовалась она, откладывая кисточку. Ее взгляд скользнул по моему заляпанному платью, растрепанным волосам и задержался на царапине на моей руке. Она деликатно сморщила носик. — Вы… это… прямо с испытаний?

— Можно и так сказать, — ухмыльнулась я. — С драконьих грязей. Целая банда мелких чешуйчатых проказников устроила мне помывку.

Элоди аж подпрыгнула на стуле, но затем ее лицо приняло понимающее выражение.

— Ах, грязелечебница! — воскликнула она, содрогаясь. — Мне тоже довелось пройти через это испытание! Хоть я и не рискнула пачкать руки, ограничилась наблюдением со стороны. Это было… весьма познавательно. — По ее бледному лицу было видно, что «познавательно» — это замена для «кошмарно и унизительно». — Вам, наверное, прямо сейчас хочется смыть с себя эти впечатления? По коридору налево, большая дверь.

«Наконец-то! — мысленно вздохнула я с облегчением, снова подхватывая стоящую у ног котомку. ― Хоть что-то понятное в этом абсурдном месте».