И хотя я обхватила ногами его бедра, готовясь потерять девственность, его губы то и дело касались кожи на шее, зубы прикусывали ключицу, а язык обводил острый сосок. Непонятны мне эти ласки, да удовольствие все-равно приносили. Проведя языком по шее, он засунул мне его в рот, пытаясь в поцелуе сплести язык с моим. Неуклюжий поцелуй. Я и не целовалось-то толком никогда, что уж говорить о том, чтобы человеку другому в рот свой язык засовывать. Внутренней стороны бедра коснулась горячая твердая плоть, которую я раньше не чувствовала. Низ живота узлом стянуло, а между ног вдруг мокро стало. Отпихнуть уже было хотела от переизбытка будоражащих эмоций, да Лоинел это почувствовал будто и, подхватив меня под ягодицы, медленно вошел.

Больно. Сначала было так больно, что я, запищав, вжалась ногтями в простынь, забив ногами по кровати, пока на меня не навалилось тело муженька. Тот, чувственно выдохнув мне в губы, продолжил двигаться: медленно и испытующе. Я застонала. Вместе с болью в теле зарождалось какое-то совершенно иное ощущение. Настолько горячее, что обжигало изнутри. Кровать заскрипела, и Лоинел начал двигаться быстрее, при этом тяжело дыша. Я вновь и вновь ловила на себе этот безумный, не свойственный страньке взгляд, на который уже просто не обращала внимания. Когда белое липкое семя изверглось внутрь, я уже было испугалась, но вспомнила, что выпила пред этим настойку, беременность предотвращающую. Муженек не выходил. И, стоило последнему всплеску семени остаться на моих бедрах и животе, как все повторилось вновь, только намного быстрее. Он словно питался моими стонами, пытаясь выбить их, как можно больше. Правильно говорят, что в тихом омуте черти водятся…Странька-то мой опытным оказался на удивление, еще и ненасытным к тому же. Пока третий раз в меня не кончил, не угомонился.

На утро мне плохо сделалось. Все тело ныло и болело, еще и горячка началась. Как Вешка потом говаривала, странька за мной все это время ухаживал, от постели не отходил. Хотя Пани доить Гесте пришлось, но Лоинел ей это молоко в качестве платы и отдавал. Рыцарь на следующий день после свадьбы приперся. Мужички наши его до посинения засмеяли, пока тот, гордо тряхнув головой не уехал. Вот так и началась моя жизнь замужняя, всю мою судьбу перевернувшая…

Глава 4

Замужняя жизнь началась неплохо. Я не беру в расчет дни моей горячки, из-за которой я пребывала в бреду и из-за которой в Дасинке начали вспоминать мои любимые цвета, чтобы сколотить мне красивый гроб. Отнюдь. Я лишь смотрю на череду похожих друг на друга дней и понимаю, что, должно быть, эта рутина не так уж и плоха. Не по нраву мне встряски да всполохи, поворачивающую указательную стрелку жизни в ином направлении. Многие жалуются на эту скуку, называют бренным существованием, не понимая особую прелесть в том, что ты уверен в завтрашнем дне. Моя жизнь расписана, как общественные повозки в городах. Странька в неё, правда, спустился, как дохлый голубь, которого в небе подстрелили. Уж дюже неожиданной свадьба вышла. Но прелестной рутины она не изменила вовсе.

Это утро ничем не отличалось от двух других. Усевшись на перевернутое ведерко, я перебирала собранный дасинский лук. Он на репчатый лук похож, только шейка у него крупнее и собирают его раньше. Корешки у него длинные, их и приходится ножичком срезать после того, как лучок на солнышке подсохнет. Рядом со мной, усевшись прямо на сухую землю, сидела Феноила. Та на огороде своем лук не растила, у дочки её на него аллергия была, а потому мне помогала, дабы я ей потом один мешок отдала. Сама-то она его сильно любит. Целыми сковородами жарит. Слева от меня, надрываясь и пыхтя, трудился муженек, вооружившись тяпкой. Пропалывать грядки странька не умел вовсе, уже два куста картошки мне зарубил. Пользы от него, как от колорадского жука. Но уж дюже рвется помогать, да и опекой своей донимает. Справа в сторонке, где раньше лук рос, совокуплялась Пани моя с бычком, которого Вешка мне обещалась привести. Потому атмосфера сегодня была даже романтичная.

— А она конфету в рот всунула и носится с ней. Я ж говорю, ты, доча, конфетку-то прожуй. Подавишься, а потом лекаря тебе звать придется, укол тебе делать будет. Ну, пугать её пытаюсь. И шо ты думаешь? Посмотрела на меня и дальше понеслась.

— Бабуля моя со мной никогда так не церемонилась, — я громко чихнула, кивнув муженьку, что подорвался желать мне здоровья, — о, правду, видишь, говорю тебе. Она, ежели видела, шо я дурню творю, просто говорила мне: «Ты умрешь». Она меня этой фразой когда-то разбудила даже.

— Бабуля твоя женщина золотая. Она ж с родителями в другую деревеньку перебралась?

— Да, хотя до последнего не хотела. Но этот домишко маленький, ей деваться было некуда.

Феноила понимающе кивнула. В Дасинке избушки небольшие и построены причудливо, словно их плотники с похмелья делали. Но да нам не жаловаться: есть крыша над головой, и хорошо. Слева послышался жалобный хруст. На землю полег третий куст картошки.

— Гулял бы сейчас да цветы нюхал! Шо ты, вредитель, мне урожай портишь! — вытерев пот со лба, я, прищурившись, посмотрела на Лоинела. Солнце светило прямо в глаза.

Странька виновато понурил голову.

— Не ругай ты его, — Феноила тепло улыбнулась, — он, как может, помогает.

Не стала я говорить, что так дети обычно помогают. Так помогают, что потом только хуже становится. Да ведь и желание помочь зарубить не хочется. Вон как старается. Каждую лишнюю травинку убирает.

Подружки мои Лоинела нахваливали. Когда я в горячку свалилась, он от меня не отходил, сам травы лекарственные молол, компрессы холодные ставил. Вешка, держась за сердце, сказала, что такое серьезное лицо у него в жизни не видала. То вечно харя придурковатая, а тут аки лекарь местный: и все умеет, и все знает. Это мне покоя-то и не давало. Таинственным муженек оказался. В постели опытен, развратен