Мы тронулись с места, послышались выкрики воинов. Девушка, на которую указала Улназа, подбежала к генералу и попыталсь что-то сказать ему, но он бросил ей что-то резкое и вскочил на коня.

— Генерал воспользовался ею, а теперь просто бросил, и даже не выслушал? — я произнесла свои мысли вслух. В чём-то моя надсмотрщица права, я совершенно не разбиралась в жизни. Поступки людей иногда казались непонятными. — Да он после этого…

— Кто? — хрипло спросила Улназа, она ещё полностью не выздоровела. — Обычный мужчина. Какие почести эта девка ждёт? Сказано, ты без матери росла. Девице нужно беречь свою честь, как драгоценность. А не будешь беречь, так и тебя никто ценить не станет. Что легко даётся, то не ценится, понимаешь?

— Н-нет…

— Эта девка сама себя не уважает, раздаёт себя, а вместе с этим раздаёт своё счастье.

— Но генерал же с ней… Он же…

— Попользовался и забыл! И так с любой бабой будет! Он ещё ей и денег дал, а она и рада. Думает, богаче стала, да только счастье не купишь. И любовь… не купить… — Улназа произнесла это с такой горечью в голосе, что я впервые за всё время пути ощутила в ней что-то хорошее, что-то по-настоящему человеческое.

Кажется, я поняла:

— Вы любили его, да?

— Кого? — Улназа встрепенулась, будто вышла из глубокой задумивости.

— Короля. Тогда. Когда вы были вместе, вы любили его?

Улназа вмиг помрачнела, её глаза заполнились слезами. Всё-таки болезнь как-то изменила её.

— Любила, — она закачала головой, а щёки расчертили дорожки из слёз. — Я была так счастлива. Думала, что буду для него особенной. Любимой, а не наложницей. Три месяца. Его любовь ко мне продлилась три месяца… А потом ему подарили девчушку, привезли рабыню, откуда-то, не знаю. Красивая. Но… я тоже тогда была красивая. Почему он выбросил меня, как ненужную вещь? — подбородок Улназы затрясся и она всхлипнула, тонко подвывая. — Просто отослал обратно в гарем. Нет, король не забыл меня! Потом та девица быстро надоела ему, её хватило-то на шесть дней. Он снова вызвал меня, говорил, что любит. И я поверила во второй раз, понимаешь?.. А через месяц ему опять подарили девицу. И меня снова вышвырнули. Так продолжалось несколько лет, пока я не начала стареть. Он уже не звал меня на ложе, никогда не звал, а я ждала. Всё ждала, ждала. Потом стала смотрительницей гарема, готовила ему рабынь для ночи. А когда, — с тихой злостью выплюнула она, — узнала про отравление, то хотела промолчать. Я хотела, чтобы он помучился, чтобы испытал боль. Но не смогла, — она сникла, плечи её опустились, блеск в глазах погас, — побоялась. Всё равно узнали бы, та девка сама созналась бы во всём. Пошла к нему, а он в спальне, с новым подарком развлекается! Так хотелось ей морду расцарапать, еле стерпела. Рассказала ему, так он меня потом старшей смотрительницей сделал. П-ф… благодетель! Представь, каково мне жить там, рядом с ним, когда я знаю, что он чуть не каждый день с новыми… А я ему не нужна…

Она замолчала, потупила взгляд, я тоже молчала. Что тут можно сказать?

Впервые за долгий путь мне стало жалко эту женщину.

Мимо проехал генерал, но сейчас мне совсем не хотелось смотреть на него, не знаю, почему. Своим рассказом Улназа будто вывернула наизнанку всё доброе и хорошее, что я знала. Мир показался грязным и тёмным. Осталось ли в нём что-то светлое? Может быть лучше не сопротивляться и не цепляться за детские мечтания, а просто принять реальность такой, какая она есть?

Я не могу сохранить свою честь. Не могу сохранить Акизар. Он будет раздроблен. Нужно привыкать к мысли, что моих людей обратят в рабство. Я представила всё это — плач матерей, у которых заберут детей, розги, что засвистят над согнутыми спинами, и смерть тех, кто не пожелает покориться. Вот, что уготовил нам король. И рядом нет никого, кто мог бы помочь. Рядом со мной нет мужчины, который бы взял на себя управление Акизаром. Никто не захочет взвалить ответственность за людей, за такую большую территорию.

Через некоторое время Улназа пришла в себя, сделала нам двоим чай и накрыла на стол. Она успокоилась, и я решилась спросить, кое-что в её словах не давало мне покоя.

— Вы сказали, что посоветуете королю выдать меня за генерала и потом добавили, что так будет лучше для него. Почему?

— Запомнила, да? — смотрительница гарема повертела в руках вкусно пахнущее апельсиновое печенье и сковырнула с верхушки крупный орех. — Генерал твой…

— Он не мой, — возмутилась я.

— А… Ну да, ну да… Не твой, — Улназа захрустела орехами, что выковыривала из своего печенья. — Так вот, генерал… Как бы это сказать… Он постоянно ругается с королём за то, что тот тратит много денег на балы, на наряды, украшения, на девиц. Говорит, гарем и так переполнен, куда новых покупать? У генерала Табая хватает смелости высказывать королю всё, что хочет. Он постоянно твердит ему про рабство. Представляешь, удумал, что можно его отменить, — она фыркнула. — А ещё хватает смелости советовать королю, — указательный палец надсмотрщицы вытянулся вверх, — проехать по городам в наряде обычного человека.

— Да? — это звучало очень необычно. — А зачем?

— Вот и я говорю, зачем королю это надобно-то? — вслед за орешками в рот отправилось печенье. — А он, ну, генерал Табай, настаивает! Дескать, король должен сам своими глазами увидеть, как рабы живут, как им порки устраивают, чуть ли не до до смерти, и никого это не волнует.

— А это правда?

— Кхе, конечно, правда, — удивила меня Улназа. Я думала, она начнёт возмущаться. — Кто же за этими рабами следить будет. А если даже король и назначит кого-то для проверки, что толку? Ну приедет человек проверить, так хозяин раба ему денег даст, он сразу шёлковым станет. Напишет, что раб сам умер, болел долго или упал неудачно. Чего тут непонятного?

Я схватилась за голову