– Еду нам надо готовить, – подаёт голос последняя. – Сегодня часть воинов военачальника Норда обедает у нас, так что дел невпроворот. Мы не можем вызвать недовольство будущего князя.

Намёк более чем очевиден, как и то, что повариха не просто так прикрывается именем Норда. Власть Дарины начала потихоньку шататься после смерти прошлого князя, и это осознают все от низов до самого верха.

– Вы все теперь у меня на примете. На праздник не пойдёте, так и знайте! – Дарина обводит взглядом кухонных работниц, а затем поворачивается ко мне и с яростью произносит: – Думаешь, ты первая такая? Поглядим, сколько ты продержишься. Чувствую, недолго тебе осталось.

Внезапно наставница успокаивается и бросает на меня странный взгляд, как будто ей известно что-то, чего не знаю я.

– Да-а, я тебе не по зубам, Анна. Ты ещё вспомнишь мои слова, но будет поздно, – губы Дарины растягиваются в ядовитой ухмылке.

– Не думаю, что угрожать при свидетелях – хороший ход, – парирую я хладнокровно, хотя внутренне напрягаюсь.

По Дарине видно, что она говорит не просто так. Неужели уже тро что-то придумала? Или по старинке, скормит неугодную ей соперницу диким животным?

Наставница фыркает, разворачивается и идёт к выходу, по пути толкая одну из кухонных работниц.

Дарина распахивает дверь и внезапно грубо чеканит:

– А ты что здесь встал? Толку от тебя никакого!

О ком она? Я подаюсь вперёд и внезапно вижу Добромира в полутьме коридора. Он шёл на кухню, или… подслушивал?! Зачем ему это?

Дарина поворачивает голову и ехидно глядит на моё растерянное лицо:

– Думаешь, Анна, в твоём окружении одни друзья? А как я тогда узнала, чем именно вы занимались в храме, а?

Подозрение вспыхивает внутри, но я не желаю давать ему ход. Да, я говорила Добромиру, но ведь знали десятки других женщин. Проболтаться мог кто угодно…

Под удаляющиеся шаги наставницы перевожу взгляд на старшего послушника, а у него на лице всё написано.

– Я рассказал всё лире Дарине ради твоего блага, Анна, – произносит он. – Это нужно остановить, пока ты не зашла слишком далеко и не пострадала.

– Не пострадала? – ошарашенно переспрашиваю я. – Бажена и её подельницы вчера заявились в старый храм с дубинами. Их было десять человек! А со мной были беззащитные женщины. Просто повезло, что Бажена идиотка, и в храме был лекарь, который остановил всё, иначе нас могли избить.

Добромир судорожно сглатывает, мнётся на пороге кухни. Я не хочу, чтобы всё становилось достоянием общественности, поэтому выхожу к нему, плотно закрывая дверь.

Старший послушник поджимает губы и глядит на меня с упрямством:

– Я думал, что ты согласишься стать моей женой и перестанешь метить на пост наставницы, но теперь меня гложут сомнения. Я всё ещё забочусь о тебе, Анна! Чем раньше Дарина пресечёт это всё, тем лучше.

– Пресечёт, убив меня? Я много раз слышала, как исчезали неугодные ей, а потом их находили в лесу, обглоданных дикими зверьми!

Добромир заметно бледнеет:

– Если вовремя остановиться, она тебя не тронет.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍– А если я не хочу останавливаться? Ты с самого начала должен был понять – я пойду до конца.

– Женское упрямство и гордыня худшие из пороков, – мрачно выдыхает Добромир, голос его дрожит. – Они губят и тех, кто им подвержен, и тех, кто оказывается рядом. Ты подумала, что пострадаешь не только ты, но и другие старые девы?

– А сейчас они не страдают? – негодующе повышаю голос я. – Их дети больны, они сами трудятся за гроши, живут в ужасных условиях. Появление лекаря для них – праздник. Лучше умереть, чем быть рабынями. Потому что это рабская жизнь! Понятно? Рабская!

Видя, что я распаляюсь всё сильнее, Добромир поднимает руки в успокаивающем жесте:

– Я подумал, что, столкнувшись с реальной опасностью, ты поймёшь, что я предлагаю тебе лучшую жизнь, Анна.

– А если бы меня ударили в живот? Я могла потерять ребёнка.

– Многие старые девы теряют детей в утробе, оно и к лучшему. В твоём случае ребёнок – бремя и свидетельство распутства, а не благодать. Мы могли бы начать с чистого листа…

– Как ты смеешь?! Не приближайся ко мне больше, – я подаюсь назад, сцепляя руки между собой, лишь бы удержаться и не отвести послушнику пощёчину.

Сам говорил, что готов принять с ребёнком, а на деле всё оказалось иначе. Я не считаю, что каждый мужчина должен быть рад чужому малышу, но тогда хотя бы не стоит лгать, чтобы понравится.

– Анна… завтра твой День Рождения, – Добромир натянуто улыбается. – Я предлагаю тебе последний шанс спастись. Я всё ещё готов стать твоей опорой.

– Подгнившая какая-то опора получается. Проще уж выстоять самой. Признайся, ты рассказал Дарине, чтобы отомстить? Жалкая, мелочная душонка, – фитиль злости внутри меня разгорается всё сильнее. – Не смей больше желать моему ребёнку смерти, иначе пожалеешь.

Добромир поджимает губы и принимает оскорблённый вид. Он двигается ко мне, вынуждая отступить. Подходит настолько близко, что практически нависает надо мной, прижимая к стене.

– Я – служитель храма, – зло цедит он. – А ты просто пользованная всеми подряд девка, выброшенная за забор. Кому ты ещё нужна со своим щенком? Я же ради тебя пошёл против Норда! Настроил его против себя. Ты будешь виновата, если я не получу место главного жреца в храме!

Я впервые вижу Добромира таким злым, без маски мягкости, без притворной заботы.

– Сестрёнка, чем это вы там занимаетесь? – раздаётся вдруг знакомый хрустальный голосок.

Сердце пропускает удар. Только Милавы здесь не хватало, я совсем забыла, что она кружит вокруг меня.

Добромир сразу подаётся назад, тяжело дыша и сверля меня разъярённым взглядом.

Я поворачиваю голову и вижу сестру. Она в милом розовом платье с кружевами и белой тёплой шубке. Красивая, нарядная, похожая на куклу. Сестра выглядит инородно в сером каменном коридоре храма.

– Я тебя ищу, а вы тут… ух! Прямо в храме, проказники! – Мила заливисто смеётся, довольная тем, что застала меня в таком положении. – Познакомишь