выставит.
— Действительно, в таком случае лучше отдохнуть, — вспоминаю свое первое дежурство в хирургии и боюсь, что здесь будет не легче.
Расходимся по кроватям. Одни сразу ложатся и забираются под тяжелые одеяла. Другие садятся заниматься своими делами.
Я отношусь ко вторым. Мне очень хочется разобраться с дневником и узнать, что в нем написано. Не сомневаюсь, что что-то важное, раз он оказалась среди моих вещей.
Но как развязать шнурки, ума не приложу.
Не могу понять, что в этом узле не так. Выглядит он, как самый обычный узел, ничем не отличается от других. Но что-то будто бы держит его, не дает ему ослабить натяг.
— Ну пожалуйста, ну откройся, миленькая, — поглаживаю дневник, словно он живой и просто требует к себе внимания. — Ой!
Неожиданно чувствую легкое покалывание и отдергиваю руку. Но это не помогает. Покалывание никуда не девается, хотя на ладони я не вижу ничего, что могло бы меня колоть.
— Заноза что ли? — внимательно изучаю свою ладонь, но ничего не нахожу. Более того, прихожу к выводу, что покалывание это исходит изнутри.
Однако на этом удивительное не заканчивается.
Оставив ладонь в покое, возвращаюсь к узлу. И на этот раз, стоит мне только до него дотронуться, как он сам собой распадается, предоставляя мне доступ к содержимому дневника.
— Вот тебе и чудеса, — только и произношу я.
Не знаю, что случилось, но что-то мне подсказывает, что произошло это все не просто так. Но что именно все это значит мне только предстоит узнать.
Глава 7 Посланье бабушки
Открыть дневник решаюсь не сразу. Что-то в нем меня смущает. Кажется, будто от него исходит какая-то странная энергия или что-то похожее на нее.
Как человек знающий анатомию и физиологию человека лучше, чем таблицу умножения, не могу принять свои ощущения. Списываю их на переживаете и пережитый за последние часы стресс. А может быть и вовсе все это лишь последствия недуга моего настоящего тела. Мне ведь не известно, в каком состоянии оно сейчас находится.
Впрочем, это и не важно. Важно, что сейчас мне самой очень даже хорошо.
— Ладно, давай посмотрим, что ты из себя представляешь, — наконец решаюсь открыть дневник.
Кончиками пальцев прикасаюсь к переплету и чувствую легкое покалывание. Такое чувство, будто пальцы онемели и теперь к ним вновь начала приливать кровь.
Сперва пугаюсь этого ощущения. Оно кажется мне необычным и опасным. Но все же заставляю себя собраться с духом и открыть книгу.
И содержимое меня удивляет.
Вместо печатного текста, нахожу записи от руки. Кто-то аккуратным почерком вывел на первой странице не просто текст. Это скорее послание. Причем, послание это адресовано Анастасии Павловне. То есть мне.
«Дорогая внучка! Дарю тебе труд всей моей жизни. Дарю потому, что знаю, что никто, как ты, не сумеет его оценить. Никто не сумеет применить мои знания и направит их во благо людей и Империи.
Знаю, что тебе будет нелегко. Вопреки моему наставлению, ты не обучена врачеванию, как оно того требует. Все твои науки способны лечить, но их процессы долги, а жизни людей коротки. Лишь настоящая наука, способная направлять энергию и силы самой природы в нужное русло, способно помочь тебе пережить эту войну и спасти этих людей.
Оттого завещаю тебе свой труд, свои знания и наказываю хранить и оберегать их от рук и глаз врагов, коих можешь повстречать ты на своем пути. Наказываю изучать мой дневник и пополнять его новыми знаниями, доколе мне неизвестными.
С любовью, твоя бабушка, Агриппина Филипповна Стырская!»
— Агриппина Филипповна Стырская, — повторяю имя бабушки, и оно кажется мне каким-то приятным и родным. Словно я на самом деле знала ее, но когда-то очень давно.
Из текста понимаю, что передо мной лежит не обычная книга, а дневник моей бабушки. Бабушки Анастасии Павловны. И в них, похоже, содержатся записи о каких-то способах врачевания, которые не признаны минздравом… или кто в те времена принимал решения о здравоохранении?
Переворачиваю страницы и, к собственному удивлению, нахожу не просто записи, а точные изображения растений с описанием из частей и способов применения. Одни из них нужно варить, другие — толочь, третьи — выжимать. Доходит и до создания каких-то препаратов, которые бабушка называет зельями.
— Ромашка, иван-чай, мята… — перечисляю те виды, которые я знаю.
Часть растений мне известна. Некоторые я видела, но не изучала ни их названия, ни их свойства. Но встречаются и такие, которые я вижу впервые и в существование которых мне верится с большим трудом.
Хотя… Не думаю, что Агриппина Филипповна брала что-то из головы. Не вижу смысла в выдумывании новых видов и описании их несуществующих свойств.
— Ну что, развязали шнурки, Анастасия Павловна? — сестра Аглая садится рядом со мной и смотрит на изображение необычного растения. — Ух ты! Это же монастырник. По крайней мере у нас так эту траву называют потому, как растет она только под стенами монастырскими.
— Неужели только под стенами? — не очень-то верю, что это так. — Возможно, она из-под камней растет? Или еще откуда?
— Не могу сказать наверняка, — пожимает плечами Аглая. — Я же толком и не бывала нигде. Вот только сейчас свет повидать решила.
— Не самый лучший способ свет повидать, на войну отправившись, — хмыкаю я, совершенно не понимая желание сюда отправляться.
— Да разве иной шанс случился бы? Мне ведь только во благо Империи и велено за войском идти, да путь его молитвами освящать.
— Ой, не хороший это путь… — теперь я понимаю, почему Аглая здесь. Ей приказали следом идти. Вынуждена она. А вот что надоумило Анастасию Павловну, то есть меня саму, в это страшное место пойти? Неужели бабушкина наука?
Внимательно изучаю монастырник и замечаю, что соцветия его отдаленно кресты напоминают. Если под определенным ракурсом посмотреть. Может быть, потому растение так и назвали. Но кто же знает наверняка?
— А вы, Аглая, в травах хорошо разбираетесь? — если сестре травы известны, проще станет разобраться с завещанием. А то может и пригодится все. Здесь ведь, в это время, я вряд ли хорошие лекарства найти смогу.
— В травах-то, Анастасия Павловна, я разбираюсь неплохо, — кивает Аглая. — Знаю названия, растут где, да выглядят как. Да и некоторые из них в мази истирать умею. Да вот