Я скользнула руками вверх по великолепному мужскому телу, наслаждаясь каждым прикосновением, и обняла Макса за шею:

— А что сейчас? — шепнула ему прямо в губы, привстав для этого на цыпочки. — Что нам сейчас мешает подарить друг другу чуточку счастья? Тай? Он свое получит, когда придет…

Что стало спусковым крючком — сложно сказать. То ли то, что я, встав на цыпочки, дотянулась до губ Макса и жадно припала к ним. То ли мои слова оказались своего рода разрешением действовать для парня, но меня будто снес ураган. И утянул в свой эпицентр.

С сухим треском порвалась залитая чужой кровью одежда. И осенними листьями опала на пол, нам под ноги. Незастегнутые брюки Макса отлетели куда-то в угол, и я услышала, как возмущенно лязгнула обо что-то пряжка ремня. Макс не отрывал своих губ от моих. Целовал так отчаянно и так жадно, будто в последний раз. Его язык то нежно очерчивал мои губы, то яростно проникал внутрь, жадно исследуя мой рот, словно ища там сокровища.

Под ураганом обрушившихся на меня ласк я растерялась. Реальность померкла, спуталась. Все стало неважным. Оставалось лишь наше рваное, хриплое дыхание. Руки и губы. И грохот сердец. Это была моя вселенная. Но всего этого мне было мало. Я дрожала от нетерпения. Хотела больше, глубже, сильней. До конца. До упора. Протиснув между нашими телами руку, я нащупала возбужденный, эрегированный член и воспаленный мозг вдруг осознал: это именно то, чего не хватает сейчас для полноты, идеальности сложившейся картинки. Будто со стороны я услышала свой требовательный стон:

— Ма-а-акс!.. Сейчас!

Глава 13

Этой ночью, впервые с момента начала моей странной семейной жизни, я засыпала с привкусом горького сожаления о том, что нас не двое, а трое. Хоть я и говорила Максу, что Тай тоже получит свой кусок счастья, когда вернется, но… Улетая в нирвану с последним мощным толчком Макса во мне, я вдруг ощутила горечь разочарования и тоску от того, что этот акт любви закончится ничем. После него не родится похожий на Макса ребенок. И я не прижму его к груди. Вернее, он родится. Но еще очень нескоро. Первым ребенок должен родиться от Тая… А я…

Когда мы только обсуждали условия совместного сосуществования, все было легко, просто и понятно. Мы с Максом оба согласились с тем, что ему нужно сделать инъекцию контрацептива. Шести месяцев должно было хватить на то, чтобы я забеременела от Тая…

Тогда еще не примешивались чувства. А разум цинично счел условия равноправными и выполнимыми. Теперь же сердце больно ныло в груди и робко предлагало избавиться от третьего. И мне приходилось, сцепив зубы, напоминать себе, что я сама согласилась на тройственный союз, сама согласилась с тем, что первым мужем будет иттеец.

Все это привело к тому, что я обезьянкой повисла на Максе после того, как он отнес меня в постель, и ни в какую не хотела его отпускать. Тая не было. А свою совесть я засунула в самый дальний и самый темный уголок души. И, будто в последний раз, впилась в губы Макса. Я потом подумаю над тем, во что превратилась моя жизнь. Может быть, даже завтра.

Я целовала его так, будто хотела выпить до дна. Пропитаться им насквозь, насытиться до самой смерти. Неудивительно, что банкир почти не сопротивлялся и очень быстро предоставил мне полную свободу действий. Оседлав его бедра, я очень медленно двигалась на напряженном члене, упиваясь ощущением наполненности, пальцами выписывая узоры на мужской груди и не отрывая взгляда от потемневших до черноты глаз банкира.

В первый раз, там, у стенки безликой комнаты, в которой переодевался Макс, оргазм ударил нас очень быстро и одновременно, словно тараном. И был таким мощным, что я ощутила, как умираю, разлетаюсь на миллиард крохотных осколков тела и души. Теперь же пик наслаждения был похож на прилив: полноводный и неторопливый. Я видела в глазах Макса отражение того, как медленно нарастало напряжение, закручивалась внутри нас спираль, общая на двоих пружина, готовящаяся отправить обоих в полет по бескрайним просторам наслаждения. И когда она все-таки распрямилась, нас сплавило вместе, сплющило в единый организм, с одной на двоих душой. С одним на двоих сердцем.

Засыпала я, тесно прижавшись спиной к груди Макса, опутанная его руками и ногами. А проснулась, лежа щекой на груди Тая. Иттеец молча и пристально смотрел на меня. Под уставшими сиреневыми глазами залегли глубокие тени. Волосы не просто спутались, а местами даже слиплись. На впалых щеках проступила щетина. И от него ощутимо попахивало потом. Сквозь сонную негу, перебивая неловкость, просочилась тревога. Что такого могло случиться, что всегда аккуратный Тай позволил себе пренебречь гигиеной?

Вчерашние острые и болезненные сожаления сегодня как-то потускнели. Мне даже стало стыдно от того, что я вообще могла подумать такое. Изучив уставшее лицо парня и шикнув на свое сердце, тянущееся к другому, я тихо прошептала вместо приветствия:

— Поцелуешь?

Горькие складки у губ Тая разгладились. Он слегка улыбнулся, скользнул взглядом по моим губам, а потом склонился и легко поцеловал:

— Спасибо…

Я удивилась:

— За что?

— За все. За то, что помнишь про обычаи моей родины, хоть они тебе и чужды. За то, что не отталкиваешь. За то, что делишься душевным теплом. — Мне вдруг стало невыносимо стыдно. А Тай, будто не замечая, продолжил: — Однажды мой родной отец мне сказал: «твой дом будет там, где будет твоя супруга. Супруга не номинально. А сердцем и душой.» Я тогда не понял, что он имел в виду. Смысл этих слов до меня дошел лишь сейчас. Ты думаешь, я не знаю, как тебя тянет к Максимилиану? Знаю. Я давно это заметил. Возможно, раньше даже, чем ты осознала сама эту тягу. Но вот я к тебе пришел в постель, пренебрегая канонами своей планеты, а ты не гонишь, наоборот, делишься теплом своей души. — Тай поднял руку и погладил меня по щеке, не отрывая взгляда от моих глаз. Мне стало неловко. А он еще и добил: — Хочу, чтоб ты знала: я раскаиваюсь о том, что