Лайя всё это слышала и уговаривала её, пыталась оправдать мать, найти причины такого поведения отца, твердо говорила, что не сбежать в той ситуации они не могли… Много чего ведьмочка придумывала, жаль только, что это не помогало.

Разум к Тэруми вернулся внезапно. Просто однажды она проснулась прежней. Она больше никогда не возвращалась к тем жалким темам, что терзали иногда её душу. Она стала просто жить. Есть. Спать. Лежать. Думать. Метать оружие в стену. Пустые, ничего не значащие дни.

И в один из таких дней она впервые за всё время осознала, насколько темной стала кожа Лайи от постоянных тренировок черной магии, насколько темной стала радужка глаз, насколько злым и упорным взгляд… Тьма поглощала душу её ведьмочки. Наверное, именно этого и боялся Фенрис, когда просил не дать Лайе уйти во тьму. Тэруми пришлось вернуться к жизни, чтобы смогла жить её ведьмочка.

— Выпить хочешь? — спросила вдруг Тэруми, прекрасно понимая, что эльф не спит, а просто лежит с закрытыми глазами.

— Чая? — лениво бросил он, не открывая глаз.

Она пихнула его в бок.

— Ты же понял, о чем я!

— Ты напьешься, а мне потом выговор сделают, — ответил он, но глаза приоткрыл.

— А, может, это ты напьешься первым?

— Это вряд ли. Я никогда до такой степени не пью.

— У тебя просто подходящей компании не было, — парировала насмешливо она.

— И эта подходящая компания — ты? — иронично уточнил Фенрис.

— Именно! — Тэруми поднялась. — К тому же ты мне должен за то обещание… Вперед! Перед ведьмочкой прикрою, скажу, что сама совратила…

Фенрис рассмеялся, поднимаясь следом…

* * *

Голова раскалывалась. Тошнило. Зачем её подняли, если за окном темно, и где она?

— Нет! Нет! Нет! Не ложись! Нам скоро уходить!

Как громко Лайя говорит. Куда уходить? Зачем?

— Выпей это!

При слове «выпей» её замутило. Тэруми сделала над собой усилие и всё же выпила какую-то пряную жидкость. Ведьмочка плохого не подсунет.

— Просто поколдуй и избавь от похмелья. — Язык почему-то не слушался, говорить было трудно.

— Заставить бы тебя страдать, чтоб в следующий раз знала меру! Да уходить нужно!

Теплые волны чужой магии заскользили по телу, даря благословенное облегчение.

— Это всё угрюмый… — пробормотала Тэруми, осторожно ворочая головой, проверяя, насколько можно уже быть активной. — Он уговорил… — Она обнаружила себя спящей на полу кухни в доме Лайи. — Почему я здесь сплю?

Ледяной взгляд, которым Фенрис наградил в ответ на её слова, взбодрил подобно брошенному в лицо снегу. Тэруми скривила верхнюю губу и покачала головой, посылая ехидство во взгляде, но всё же поднялась, опасаясь возможной «помощи» эльфа — про ледяную магию помнила…

Две чашки крепкого кофе окончательно привели её в чувство. А вот от завтрака она всё же воздержалась.

Недолгие сборы, и все трое стояли во дворе, готовые отправляться дальше. В глазах Лайи застыла грусть. Ведьма скользила взглядом по дому, словно стараясь его хорошенько запомнить. Тэруми скривилась. Ей такого не понять. Её дом там, где Лайя. Всё остальное — лишь набор кирпичей и дерева, сложенных определённым образом.

Тэруми быстрым шагом направилась к Гиблому лесу. Она не оглядывалась, упрямо шла навстречу судьбе, какой бы та ни была.

Глава 17

Увидев знакомые строения, Чонсок пришпорил коня, и ещё раз…

«Здесь никого нет. Она не станет жить здесь. Слишком опасно, слишком близко к Гиблому лесу».

И всё равно надеялся, что сейчас дверь откроется и выбежит его маленькая танэри, а следом покажется рыжая ведьма. В то, что Лайя всё же мертва и Сэм убил её, пощадив только Тэруми, Чонсок отказывался верить. Они живы. Обе.

Он резко затормозил у дома и спрыгнул, забежал на крыльцо основного дома и ударил кулаком по двери, собираясь достучаться до жильцов. Дверь с грустным скрипом отворилась. Чонсок замер. Сердце пустилось в пляс, опутывая тело страхом и надеждой.

Он не сразу понял, что дверь была не заперта и только поэтому и открылась. Вначале ему показалось, что темные силы заманивают его в ловушку. Оружие тут же оказалось в руках. Когда здравый смысл вернул логику, Чонсок зашел внутрь и стал ходить, осматривая помещение.

Здесь явно кто-то жил. Он помнил, как выглядел дом раньше, и сейчас всё было иным. Мебель переставлена, много книг на полках, новая посуда. Именно новая, которую купили, но не успели воспользоваться. А ещё одежда в шкафу… Он вытряхнул содержимое одной из полок на кровать. Штаны и рубашки, куртки… Такие подошли бы худому мужчине или… Лайе. Это было настолько глупое в своей отчаянной надежде предположение, что Чонсок сам с себя усмехнулся.

Чонсок вернулся на кухню. Осмотр ничего нового не дал, кроме того, что он уже и так понял. Здесь кто-то жил. Раньше…

Усталость навалилась на него вместе с разочарованием. Раненое, воспаленное плечо разнылось. От голода свело желудок, а глаза стала сковывать тяжесть. Он так долго не спал…

— Тут никого нет, — вслух сказал себе он, пытаясь осознать правду. — Никого нет. Никого.

Куда идти? Что дальше делать? Он не знал. У него не было другого плана, была только цель добраться сюда.

Желание лечь и умереть Чонсок сразу же погасил, коря себя за малодушие. Он вышел во двор и посмотрел на второй дом. Место, где всё закончилось. Он медленно подошел к двери, толкнул её, замер на пороге. Здесь они были вместе последний раз, здесь и попрощались. Слово «навсегда» застряло, вызывая спазм.

Чонсок зашел в дом. Чувство, что он ступает в могилу, противно холодило кожу. Он быстрым шагом добрался до ближайшего окна и распахнул пошире ставни, запуская свет. Сразу стало легче дышать.

И если тот дом был ухоженным и явно жилым, то здесь царил хаос. Кругом валялись вещи: рубашки, туники, штаны, старые ботинки и высокие сапоги. Создавалось впечатление, что человек, который покидал это место, собираясь и перебирая свои вещи, просто бросал ненужное на пол.

Взгляд скользнул на спальное место. На прикроватной тумбочке лежала стопка книг. Острая грусть пронзила сердце, вызывая при этом улыбку. Здесь не могла жить его Руми. Она точно не стала бы читать перед сном. Она и книги не дружат.

Он увидел стену над кроватью. Деревянная поверхность на одном уровне была вся усеяна маленькими рытвинами. Так обычно