– Мне? – удивленно спрашиваю я.

– В некотором смысле все боги наделили нас даром выбирать. За исключением тех, кому навязали набожность. Я никогда не узнаю, могла ли бы в ином случае моя вера быть такой же сильной, как твоя, потому что мне никогда не приходилось решать, верить или нет.

Она протягивает руку и касается золотого распятия в моей ладони.

– Ты хочешь верить в своего бога?

Эмоции переполняют меня, сдавливая горло. Я хочу. Моя ярость поддерживала меня во время потери матери, в течение многих лет, пока я скрывался в рядах хэксэн-егерей, и во время ужасов, свидетелем которых я стал. Но моя вера дала мне цель. Моя вера даровала мне покой.

Она позволяла мне действовать, а не отчаиваться.

– Как бы то ни было, – добавляет Корнелия, улыбаясь, когда видит выражение моего лица. – Хольде все равно, в кого ты веришь и почему. Она считает тебя достойным, делая выводы на основе твоих личностных качеств, а не веры. А то, что твой бог не карает нас молниями, заставляет думать, что он тоже считает твои действия достойными похвалы.

– Он не Зевс, – ворчу я. – И не думаю, что молния используется в качестве средства устрашения.

Корнелия со смехом пожимает плечами:

– В любом случае я рада, что ты захотел обсудить религию, а не… – Она не произносит имени, но румянец снова заливает ее щеки.

– Ну, если мы говорим о выборе, я правда думаю, что ты могла бы сделать выбор и похуже, – начинаю я, собираясь выгодно представить своего друга жрице. – Он шутник, но у него доброе сердце. И он всегда первым вступает в драку – не потому, что он злой, а потому, что он заботится о защите… – Мой голос затихает, когда Фрици и Алоис возвращаются. – Что, черт побери, с вами случилось?

Они оба с ног до головы перепачканы грязью.

Фрици толкает Алоиса:

– Это его вина.

– Неправда! – вскрикивает Алоис. – Я пытался собрать немножко грибов и…

– Они были ядовитыми, а этот идиот хотел положить их себе в рот! – вставляет Фрици.

– Да, и вместо того, чтобы сказать не есть их, ты так сильно меня ударила…

– Я же не ожидала, что ты свалишься, как перепуганный козел!

Корнелия, которая пытается подавить смех, громко фыркает.

Алоис замолкает и начинает стирать с себя грязь. Отчего только размазывает ее еще больше.

Корнелия встает и протягивает ему руку.

– Иди сюда, – зовет она, – я помогу тебе привести себя в порядок.

Алоис выглядит одновременно испуганным и воодушевленным, когда подходит к ней.

Я прошу Фрици, чтобы она подождала меня, и беру сумку.

– Где-то поблизости должен быть ручей, – говорю я. Ни одна цивилизация не построила бы важный город, если бы рядом не было источника воды. Сказав Бригитте, что мы не уйдем далеко, я веду Фрици в лес, пока Корнелия вытирает Алоису лицо. Мы с Фрици идем по лесу, стараясь не потерять, в какой стороне лагерь, но не уходим слишком далеко, когда находим колодец – окруженное камнями отверстие в земле с прогнившей деревянной крышей. Ведро, которое должно быть прикреплено к перекладине, давно исчезло, но я вытаскиваю деревянную кружку из сумки и опускаю в колодец на веревке, а вода, которую мы находим, оказывается свежей и чистой.

Я не уверен, что она достаточно чистая, чтобы ее можно было пить, но теперь мы хотя бы умоемся – нам обоим нужно привести себя в порядок. Фрици быстро расплетает косы, которые удерживали ее волосы на затылке, сбрасывает сапоги и начинает расшнуровывать юбку, ослабляя завязки, но не снимая ее. Для ванны слишком холодно, но Фрици собирается вымыть голову и смыть с себя следы грязи. Амулет, который подарила ей Корнелия, висит у нее на шее на серебряной цепочке.

Она замечает, что я смотрю на него.

– Он работает? – спрашиваю я.

Фрици пожимает плечами.

– Я не… я не думаю, что он пытался… – Она постукивает пальцем себя по голове. – Но, возможно, он просто научился делать это тихо.

Беспокойство, появившееся на ее лице, наполняет меня гневом. То, что, даже не находясь здесь, он все равно способен мучить ее…

Но я знаю, что Фрици не хочет думать об этом. Не сейчас.

– Эта ванна не совсем то, что ванна в Источнике, – говорю я, подтягивая веревку. Я бы многое отдал за пруд с теплой водой среди деревьев, за ароматические масла и мыло, пенящееся на теле Фрици…

– Мне все равно, – уверяет Фрици. Она хватает кружку, откидывает волосы и смачивает их на затылке, холодная вода струится по ее голове.

– Жаль, что у нас нет мыла, – бормочет она, бросая кружку в колодец. Ее пробирает холод, и она выжимает воду из волос.

Я протягиваю Фрици веревку. Как бы мне ни хотелось просто достать еще воды и помочь ей принять лесную ванну, я ощущаю боль и грязь этого дня так же сильно, как и она, и мыло неплохо скрасило бы вечер.

Я роюсь в сумке, вытаскиваю запасную тунику для себя и еще одну для Фрици, чтобы она могла обернуть ее вокруг волос вместо полотенца.

Что-то твердое утыкается мне в палец. Я достаю это из сумки.

– Что там? – окликает Фрици, набирая воды из колодца. – Мыло?

– Нет. – Я держу в руке деревянную фигурку. – Это… – Я замолкаю от удивления.

Это фигурка лошадки, которую я сделал для Лизель, когда мы с Фрици спасли ее от Дитера, сбежав из Трира и спрятавшись в лесу. Я вырезал маленькую игрушку, чтобы утешить девочку, отвлечь от мыслей о пытках, которым она подверглась.

Игрушка истрепалась – еловые иголки, которые я использовал для хвоста, давно повылазили, а древесина теперь отполирована лучше, чем когда я закончил работу. Я не знал, что Лизель все это время хранила фигурку, но, судя по всему, она не только хранила, но и дорожила ею. Лошадка немного запачкалась, но это из-за того, что Лизель терла дерево пальцами.

Фрици, дрожа, подходит ко мне.

– О, – говорит она, глядя на фигурку. – Это собака, которую ты сделал для Лизель.

– Собака? – я изумленно смотрю на нее. – Это не собака!

– Свинья? – гадает Фрици.

– Это лошадь! – восклицаю я. – Благородный скакун!

Фрици фыркает.

– Пусть скачет обратно в сумку, чтобы найти мыло, и давай уже смоем с тебя эту грязь.

Я убираю резную фигурку обратно в сумку и, наконец, нахожу мыло. Я запачкался сильнее,