На дым, поднимающийся из трубы. На резные ставни, которые мой дед делал своими руками. Это была вся моя жизнь. Другой я не знала.

Но теперь моя жизнь была и в этом суровом, надменном, невероятном человеке рядом.

Я положила руку на его здоровую ладонь. Мои пальцы, привыкшие к земле и травам, выглядели такими грубыми на фоне его аристократических, длинных пальцев.

— Я не буду носить кринолины и участвовать в придворных интригах, — серьезно предупредила его.

Он рассмеялся — низко, искренне и я тоже улыбнулась.

— Я и не прошу. Будь собой. Моей дикаркой. Моей дикой кошкой. Просто… будь моей.

— Хорошо, — сказала я просто. И в этом слове было больше обещаний, чем в любой клятве. — Хорошо, мой герцог, я буду твоей.

— Ты и так моя, как только я первый раз увидел тебя. В этом самом лесу, — он кивнул в сторону заснеженного леса и я улыбнулась.

Я усмехнулась, понимая, что он прав.

— Я тоже влюбилась в тебя почти сразу.

— Правда⁈ Я чувствовал это, что ты не смогла устоять перед моим обаянием.

— Талориан, прекрати. Все совсем не так.

— А как? — Брови его взметнулись вверх.

— Как только я тебя укусила, то почувствовала запах крови. Он взбудоражил мне голову и сердце начало биться сильнее. С этого момента, я пыталась понять, что со мной происходит?

— Поняла?

Бабушка рассказала, что в прошлом дикие леопарды искали пару на всю жизнь необычным способом. Они пробовали кровь друг друга, кусая и принюхиваясь. Если кровь совпадала, оба животных становились мягче и ласковее. Так формировалась пара.

— Кажется, мне пора укусить тебя, — рыкнул мой герцог и я увидела в его глазах дикую страсть белого леопарда.

— Я жду, — ухмыльнулась я и закусила губу.

Мгновение — и мир перевернулся, сузившись до точки соприкосновения наших губ.

Это был не поцелуй. Это было низвержение, землетрясение, стихия, сметающая все на своем пути. Его губы обрушились на мои не с нежностью, а с яростью голодающего, нашедшего наконец пищу. В них не было вопроса — был лишь властный, безоговорочный приказ, утверждение права. Права собственности, выстраданного в боях и отчаянии.

Воздух вырвался из моих легких с тихим стоном, который он тут же поглотил, вобрал в себя, сделал частью этого безумного единения. Его руки вцепились в мои волосы, не больно, но так, чтобы я не могла, не смела отстраниться. И я не хотела. Во мне вспыхнул ответный огонь — дикий, первобытный, тот самый, что жил в крови всех женщин моего рода.

Это был поцелуй-битва и поцелуй-капитуляция одновременно. Он не просил — он брал. И я отдавала. Отдавала ему всё — свой страх, свою ярость, свою боль, свою надежду. Каждое прикосновение его языка было клятвой, каждое движение губ — обещанием. Он дышал мной, как дышат воздухом после долгого удушья, а я тонула в его вкусе — вкусе снега, дыма, дорогого вина и чего-то неуловимо дикого, звериного, что было сутью его.

В ушах гудела кровь, мир расплывался, теряя очертания. Не было дома и родных, не было прошлого, не было будущего. Была только всепоглощающая жара, что разливалась по жилам, плавила разум и заставляла тело выгибаться навстречу ему в немом, отчаянном требовании. Он был бурей, а я — землей, жаждущей этого ливня.

Когда он наконец оторвался, чтобы перевести дух, между нами протянулась серебристая нить общего дыхания. Глаза его пылали так, что, казалось, могли прожечь душу. В них не осталось ни льда, ни насмешки — лишь чистая, неразбавленная, животная одержимость.

Моя, — тихо произнес он. — Только моя. Отныне и навсегда.

И моё сердце, бешено колотившееся в груди, ответило ему:

— Да. Твоя. Всегда.

Глава 44

Правда о перстне

Прошел один год

Тишина в доме Фростхартов была тёплой и насыщенной, как густой бульон, что варила на кухне моя бабушка.

Талориан, отложив в сторону кипу документов, разминал плечо, на котором повязка уже сменилась на аккуратный хирургический шов. Я сидела напротив, чистя старый охотничий нож — привычное, успокаивающее действие.

Внезапно дверь скрипнула, и в гостиную робко вошла Флора. В её руках был небольшой, пыльный деревянный ящик, который она, казалось, с трудом удерживала.

— Я… я нашла это, — прошептала она, глядя на нас большими глазами. — На чердаке. В самом дальнем углу, под балкой. Там была… потайная дверца.

Мы с Талорианом переглянулись. Чердак этого дома хранил немало секретов, но чтобы потайная дверца…

— Ты была там одна? — спросил Талориан и хмуро посмотрел на мою сестру.

— Нет конечно, — улыбнулась хитрюга, — мне помогал Леонард.

Я взяла у неё ящик. Он был на удивление тяжёлым для своих размеров. Крышка не была заперта. Внутри, на мягком бархате, выцветшем от времени, лежал тот самый перстень.

Тот самый, что когда-то принёс столько боли нашей семье. Он словно яд отравил душу Талориана и чуть не сделал его ледяным изваянием.

Но сейчас перстень выглядел иначе. Камень был тёмным, почти чёрным, и на его отполированной поверхности виднелись странные, угловатые насечки.

Рядом с перстнем лежал пожелтевший клочок пергамента. Чуть порванный, покрытый толстым слоем пыли.

Талориан нахмурился, его пальцы непроизвольно сжались.

— Я думал, что потерял его… навсегда, — его голос был напряжённым.

— Похоже, кто-то нашел его и спрятал, — тихо сказала я. — Может, чувствовал, что в нём есть нечто большее, чем просто проклятие.

Я осторожно развернула пергамент.

Текст был написан на странном, незнакомом языке, но внизу чьей-то дрожащей рукой была сделана пометка на нашем наречии: «Ключ — в единстве. Кровь и Воля».

— «Драконий язык», — мрачно произнёс Талориан, всматриваясь в письмена. — Я видел подобное в древнейших архивах рода Фростхартов. Но это… считалось утраченным.

В этот момент в гостинную вошёл старый дворецкий Леонард. Его взгляд сразу упал на перстень, и я увидела, как по его лицу пробежала тень того же самого, животного страха, что был когда-то у старьёвщика.

— Мессир… вы нашли его, — он сделал шаг назад, словно перед ним была гремучая змея.

— Ты