— Я пойду, — из толпы вышел высокий красивый юноша, — мне терять нечего. Мать на днях померла, сестра замужем, а отец и без меня проживет. Позвольте, старейшина, — он смотрел на Велимира.

— Добро, Цветан, быть по-твоему, спасибо тебе за смелость и рассудительность, — он снова поклонился в пояс теперь уже парню, — готовься, завтра к рассвету жду на своем дворе.

Толпа одобрительно загудела.

— Значит на том и порешим, — кивнул старик, — выбирай посольство, Велимир.

Злата открыла глаза, за окошком было темно, а в комнате тускло горела свеча. Марфутка сидела у ее постели и с сожалением смотрела на нее:

— Проснулась, горемычная? Крепко же батюшка тебя усыпил, весь день да всю ночь проспала, рассвет скоро.

— А чего это ты меня жалеешь? — Злата вскинула брови.

— Ну как же не жалеть-то? — всхлипнула невольница, — откупились тобой, невестой северянам назначили, уж я-то знаю, каково это, — она вытерла слезы.

— Не плачь, Марфутка, — вздохнула Злата, — я сама согласилась. Уж лучше так, чем погибших считать. Четверых отдать за весь клан, за вечный мир, — не большая цена.

— Так ты знаешь все? — удивилась служанка.

— Знаю, мне батюшка сам рассказал. Вели завтрак подать, голодная я, — она встала и подошла к окну, — старики сказывают, на те земли заклятие вечной зимы наложено, говорят, уже восемнадцать лет солнце ту землю не греет, полгода светит, а полгода нет, и снег вокруг стены светящейся, что уцелевшую часть земель защищает, не тает, и звери чудные бегают, с рогами, а не коровы…

— А еще они Хоросу поклоняются, — прошептала невольница.

— И что с того? — обернулась на нее Злата, — Хорос этот мир создал, ему и кланяться надо за это.

— Так разрушитель же, — удивленно проговорила Марфутка.

— Видимо, потому и поклоняются ему, чтобы то, что уцелело, спасти, — тихо сказала Злата, — а для меня теперь все едино, что свет, что тьма. Все пустое, — из глаз девушки покатились слезы. Она не хотела уезжать в неведомые края, где все по-другому, но долг перед людьми тяготил ее сильнее, чем страх покинуть родные земли

Светало, и первые лучи солнца осветили ее горницу. Злата сидела у окна и смотрела, как во дворе идут приготовления. Вот прибыли Снежан и Гордея, девушка была спокойна и сосредоточена, вот дружинники привезли ее близкую подругу Любаву, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту, вот во двор вошел Цветан с котомкой за плечом. Вот Велимир вышел во двор, чтобы раздать последние указания. Он поднял глаза на окна ее светелки и кивнул. Значит, пора было и ей, она в последний раз оглядела свою комнату. Сердце болело от тоски и печали.

Злата вздохнула и, выйдя из комнаты, пошла к лестнице. По дороге она встретила мачеху, которая вышла ее проводить. Они обнялись, Злата понимала, что это в последний раз. Сердце защемило, и она уже собиралась сказать ей о предательстве отца, но увидев радостный блеск в ее глазах, промолчала.

Выйдя из дверей терема, Злата на несколько мгновений задержалась на крыльце родного дома. Ее взгляд пробежал по двору. Казалось, они все пришли ее проводить. Тонкая березка, качнулась под порывом холодного осеннего ветра в сторону огромного тополя — это Хранительница Дев, Аста, закрыв лицо, уткнулась в грудь своего мужа Рагнора. Жалобно скрипнула дверь дровника — это всхлипнула бабушка Лета, громким криком летящих в теплые земли журавлей донесся до нее прощальный возглас Дея.

— Пора, Злата, — Велимир, заметив, что она медлит, подошел к самым ступеням. Она посмотрела на отца, в его взгляде была мрачная решимость.

«Будь, что будет» — думала Злата, спускаясь с крыльца. Велимир проводил ее к повозке, в которой уже расположились все будущие заложники. Гордея, бледнее полотна, молча смотрела в окно, Любава, уже освобожденная от пут, тихо скулила, проливая слезы по своей загубленной жизни, Цветан хмуро смотрел на них.

— Ну, что раскисли, — Злата плюхнулась на сидение, подобрав полы сарафана, — али помер кто?

Они удивленно смотрели на нее.

— А ты-то что здесь делаешь? — Любаша даже перестала рыдать от изумления.

— Как что? — усмехнулась Злата, — с вами еду. Братьев-то трое. Вам двоим многовато будет, — улыбнулась девушка.

— Зря радуешься, — мрачно произнесла Гордея, — в полон идем, не на праздник. Али отец не рассказал? — с язвительной усмешкой добавила она.

— Да я раньше вашего узнала, — фыркнула Злата, — сама согласилась, — она взглянула на Гордею. За холодной маской сдержанности та прятала страх.

— Чевой-то вдруг? — недоверчиво посмотрела на нее Любава.

— Так дочь первого старейшины, как никак, пусть и приемная. Значит, мне первой и ответ перед кланом держать. Не могу я допустить, чтобы кровь людская лилась, коли дело миром решить можно. А потом восемнадцать мне, не сегодня-завтра сосватали бы. Так я лучше за молодого северянина пойду, чем за наших стариков, — серьезно ответила ей Злата, — а ты, Любушка, не реви, — она заметила, как по щекам подруги вновь побежали слезы, — а то всю красоту проплачешь. Они там, знаешь, какие — ух! Нашим не чета. Не обижайся, Цветан, — она взглянула на парня, который сейчас волком взглянул на нее, — ты, наверно, единственный, кто с ними сравниться, — Злата уверенно заговаривала их, наводя сон, — а девки там, Цветан, одна к одной, а принцесса — всех лучше, — она поглядывала на них, тихонько водя пальцем по ладони, — чернявая, глазищи, как озера, кожа белая, как снег, брови соболиные, стройная, как березка в поле, спи, Цветан, — она дунула на ладонь, и глаза парня тут же сомкнулись.

— Ну что, девоньки, ваш черед, — она посмотрела на испуганных попутчиц и снова дунула на ладонь, погружая их в сон.

— Быстро управилась, дочка, — Велимир заглянул в повозку и посмотрел на спящих.

— Ну, так сам учил, — грустно улыбнулась девушка, глядя на отца.

— Прости меня, дочка, — Велимир прикоснулся губами к ее лбу, и Злата провалилась в сон.

— Просыпаемся, молодежь, — голос Снежана, который ехал в посольстве, разбудил Злату, она потянулась и осмотрелась. Ее голова лежала на коленях у Цветана,