Холод прошел по моей груди, и я не сразу нашла, что ответить. Но Мартен шагнул вперед и уверенно сказал:

— Конечно, поднимайтесь. Все в порядке. Пора осмотреть замок, оценить, что разрушено. Детей уложить спать, самим заняться уборкой, — он говорил слишком бодро, слишком деловито, будто отмахивался от того, чего не хотел касаться.

Мона облегченно кивнула и поспешила уйти.

Мы снова остались вдвоем. Мартен посмотрел на меня.

— Я очень надеюсь, госпожа, — сказал он тихо, — что его величество узнает от пленника то, что ищет. И что эта жестокость… — он запнулся, сжал губы, но все-таки закончил: — будет не зря.

У меня неприятно заныло под ребрами.

Скоро я осталась одна. Шаги Мартена стихли, дверь за ним закрылась, и в зале стало слишком тихо. Лишь огонь в камине потрескивал, но и он уже угасал, превращаясь в едва заметное тление углей.

Я подошла ближе, к самому очагу. Склонилась, не думая, и дотронулась до шершавого камня внутри. Жар обдал ладонь, должен был обжечь — но я не почувствовала боли. Только пульсирующее, странное тепло, будто огонь впитывался в меня.

Я вдохнула — и позволила магии вырваться наружу.

Пламя взвилось, ярко, почти ослепительно. Не только в этом камине. Я услышала, что откликнулись другие очаги — и вдруг весь зал вспыхнул светом, как будто настал день. Огонь танцевал в каждой топке, отражался в стекле окон, играл бликами на стенах и потолке.

Я выпрямилась, глядя на свою руку. Кожа даже не порозовела от жара. Никакого следа.

В голове было пусто. Ни мыслей, ни эмоций. Только мерцание огня и ощущение, что я сама — его часть.

Глава 23

Интерлюдия

В сыром воздухе подземелий стоял запах ржавчины, плесени и застарелой крови. Рэйдар застыл у решетки, чувствуя, как внутри него до сих пор отдаются эхом последние мгновения боя. Мышцы ломило, каждое движение отзывалось тягучей болью, а в груди, под кожей, едва ощутимо пульсировал кристалл. Его чужая магия то вспыхивала золотым теплом, то заволакивалась мраком, словно свет и тьма сцепились в нескончаемой схватке.

Дракон внутри желал рвануться за Элирой, вцепиться в нее и не отпускать, утонуть в ее запахе, в ее дыхании. Но разум оставался холодным и сосредоточенным. Виверн был не менее важен. Именно он мог дать ответы.

Рэйдар толкнул тяжелую дверь, и ржавые петли жалобно скрипнули. Камера встретила его гулкой тишиной. Пленник сидел, прислонившись к каменной стене, глаза его сверкали диким светом. Но бравада, которую он демонстрировал в присутствии Элиры, куда-то испарилась. Каждое движение и дрожь в уголках губ выдавали настороженность и скрытый страх.

Он поднял голову, не мигая уставился на вошедшего. Рэйдар остановился в шаге от него, и в тишине прозвучал его голос — низкий, ровный, от которого у многих стынет кровь в жилах.

— Поговорим по душам?

Пленник усмехнулся, но в этом смехе не было дерзости — только напряжение и желание скрыть собственную слабость. Его руки все еще были скованы магическими путами, тело слушалось плохо, движения выглядели неловкими, почти беспомощными.

И все же он плюнул под ноги Рэйдару и процедил, хрипло, со злостью:

— Катись в пекло.

В подземелье снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием виверна.

Холод исходил от каменных стен, но настоящий мороз был в глазах Рэйдара. Он стоял неподвижно, словно высеченный из мрамора, и лишь тень от факела дрожала на его лице, придавая чертам зловещую резкость.

— Драконье племя обречено, — наконец прохрипел виверн. — Твой род вымрет, как и кровавые Тал’ларены. Никакая сила не удержит Империю от падения.

Слова стремились уколоть, но Рэйдар не изменился в лице. Он лишь сделал шаг ближе, и в камере стало трудно дышать. Давление его магии стало настолько сильным, что даже камень, казалось, трескался под его весом.

— Ты говоришь пустое, — холодно бросил император. — Я хочу знать одно: кто предатель во дворце? Кто изнутри связан с вами?

Виверн скривился в ухмылке, но в глазах мелькнул страх. Он опустил голову, стараясь отвести взгляд, и заговорил тише:

— Во дворце есть те, кто понимает… кто знает... Мы не одни. Мы сильнее тебя.

— Это не ответ.

Ладонь Рэйдара чуть дрогнула, и воздух сжался. Виверн выгнулся, задыхаясь, словно невидимые когти терзали его внутренности. Магия дракона не касалась плоти — она проникала в саму суть, выворачивала каждую жилу, каждый нерв.

— Говори! — рыкнул Рэйдар, и от его голоса по камере прошел раскат грома.

Виверн закричал, забился в конвульсиях, пытаясь скинуть с себя боль — но она съедала его изнутри, будучи частью его самого. И тогда он выкрикнул, хрипя, почти теряя сознание:

— Твоя… императрица! Не человек… и не дракон!

Слова повисли в воздухе. Рэйдар на мгновение застыл, останавливая пытку, а затем приблизился и склонился над пленником.

— Она из ваших? Из вивернов?

Пленник захохотал — рвано, сдавленно, и вместе с хриплым смехом из его рта хлынула алая кровь.

— Она… сила… — проскрипел он, почти наслаждаясь изумлением императора. — Никому из нас неподвластная.

Ярость вспыхнула в Рэйдаре. Сжатый воздух в камере начал дрожать, будто стены сами испытывали давление.

— Хватит юлить! — магия хлынула сильнее, и виверна выгнуло так, что кости затрещали. — Говори прямо!

Тот захрипел, захлебнулся собственным дыханием и наконец выдавил:

— Сама Тьма! Она сама Тьма, пришедшая на зов наших жрецов… Мы заключили сделку. И приняли ее условия.

Рэйдар выпрямился, не отводя взгляда от пленника. Его слова походили на бред сумасшедшего, продолжать давить и дальше было бессмысленно. Еще немного и мозги виверна сварятся в клей.

— Что за условия?

Виверн закашлялся, выплевывая кровь, и оскалился жуткой улыбкой:

— Она отказалась сразу же убить тебя и твою истинную… слишком скучно. Она захотела играть. И теперь вы все… безмозглые тряпичные куклы в ее руках.

Его смех сорвался на кашель, и в тишине подземелья разнеслось лишь эхо последних слов.

Рэйдар стоял, глядя на окровавленное лицо пленника, и не двигался. В голове медленно складывалась ужасающая картина.

Императрица… не человек.

В памяти одна за другой вспыхивали сцены: брачная ночь, ее руки, холодные, как лед, хотя пламя очага жгло до пота. Ее взгляд — серые, будто пустые глаза, в которых никогда не отражался его огонь. И