— Пожалуйста, — снова просит она, отчаяние в голосе почти душит ее. Ее брови сдвинуты, она мучается, молит о помощи, и я ничего так сильно не хочу, как унять ее боль, принести ей облегчение.

Но меня останавливает моя собственная боль, страх перед ней.

— Если у меня не выйдет… — шепчу я.

— Значит так и будет, — говорит она, зажмуривая глаза с тихим стоном. — Ты не можешь причинить мне больше боли, чем та, которую я уже испытываю. — Она умудряется посмотреть на меня, ее взгляд пронзительный. — Ты у меня в долгу.

Она права. Я действительно у нее в долгу. Я многим ей обязан, учитывая, что сделал с ее жизнью.

Я киваю, ощущая прилив решимости, и, прежде чем передумать, снова лезу в свой рюкзак. Я достаю одеяло и расстилаю его на самой мягкой поверхности пещеры, смеси воздушной пемзы и мелкого песка рядом с костром.

— Ложись, — говорю я тихо. — На бок.

Она, шатаясь, подходит к одеялу, падает на четвереньки, а затем принимает позу эмбриона. Боль ощутима. Я задаюсь вопросом, почувствую ли ее боль так же, как чувствовал боль своей матери. Агония иного рода, но все равно это агония.

Я осторожно обхожу ее, чтобы оказаться за спиной, а затем ложусь, стараясь не прижиматься слишком близко, чтобы не вызвать у нее дискомфорт. Я делаю глубокий вдох и медленно кладу руку ей на бок. Она все еще вздрагивает от моего прикосновения.

— Я просто положу на тебя руку, — говорю я, чтобы она точно знала, что я буду делать. — Я положу руку на место, где болит. Просто скажи мне, где.

Она сглатывает, ее дыхание учащается.

Я передвигаю ладонь на ее живот, и она берет мою руку и опускает ее ниже.

Я с трудом сглатываю, стараясь сосредоточиться на задаче, а не на том, куда устремляются мои грязные мысли. Я сосредотачиваюсь на нижней части ее живота, на том, какой он мягкий даже под кожаной броней.

— Это может сработать лучше, если я прикоснусь к обнаженной коже, — говорю я, прижимая губы к ее уху, чтобы она могла услышать меня сквозь непрекращающийся рев песчаной бури за пределами пещеры.

Она кивает, издавая стон боли.

Я раздвигаю место соединения ее бронированного нагрудника и кожаных штанов. Она сразу втягивает живот, и я осознаю, как тяжело дышу, как контролирую каждое свое движение.

Мои пальцы прижимаются к ее обнаженной коже, такой мягкой, излучающей столько тепла, что я чувствую, как оно поднимается по моей руке.

Она ахает.

— Я причиняю тебе боль? — хрипло спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она. У нее перехватывает дыхание. — Просто немного щекотно.

Я усмехаюсь про себя, а затем медленно веду ладонью по ее животу, туда, куда она направляла меня раньше. Здесь ее кожа еще мягче, изгиб живота похож на место, где я мог бы отдыхать днями напролет. Я хочу только одного — опустить руку еще ниже, найти то место между ее ног и заставить забыть, что эта боль вообще когда-либо существовала. Это не исцелит ее, но доставит удовольствие нам обоим.

Но я не собираюсь пользоваться девушкой, которая страдает.

Я сделаю все, что в моих силах, чтобы избавить ее от этой боли.

— Здесь? — шепчу я ей на ухо.

— Да, — отвечает она, задыхаясь.

— Ты можешь почувствовать странное ощущение, — предупреждаю я. — Надеюсь, будет не слишком щекотно. Просто тепло. Так мне говорили.

В ответ она стонет от боли.

Я приступаю к делу.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на своих внутренних резервах, которые находятся где-то так глубоко, что я даже не уверен, что они могут исходить из моего собственного тела. Возможно, из другого мира. Может быть, из того, где рождаются драконы.

Затем я чувствую, как тепло поднимается, устремляется по моим рукам, мои вены словно наполняются расплавленным золотом и небесной молнией, и через кончики пальцев перетекает в нее.

Она ахает, снова задерживает дыхание, сначала отстраняясь от меня, а затем возвращаясь, чтобы моя ладонь плотнее прижалась к ее коже. Я держу глаза закрытыми, ожидая, когда ее боль перейдет ко мне, готовлюсь к удару.

И она обрушивается на меня, как будто кто-то буквально ударил меня под дых.

Я сдерживаю крик, не желая, чтобы она подумала, что я могу остановиться из-за того, насколько это больно, и стискиваю зубы, когда боль охватывает меня. Это длится недолго, но к тому времени, когда она прокатывается по всему моему телу, я весь в испарине, а пульс бешено колотится.

— Боже мой, — говорит она, тихо вздыхая, и ее голова откидывается назад, прижимаясь ко мне. — Это работает.

— Ты уверена? — спрашиваю я, слишком боясь надеяться.

— Да, — выдыхает она. — Боль уходит.

Улыбка на моем лице может разорвать его пополам. Теперь кажется, что надежду невозможно сдержать.

— Я не знаю, что произойдет, если уберу руку, — предупреждаю я. — Возможно, это работает только пока я прикасаюсь к тебе.

— Тогда не убирай ее. Продолжай прикасаться ко мне, Андор, — говорит она со стоном. — Пожалуйста, не останавливайся.

Черт возьми. Теперь я одновременно невероятно горд тем, что смог избавить ее от боли, и невероятно возбужден.

Она издает еще один сдавленный стон, а затем сдвигается назад, пока не прижимается к моему напрягшемуся члену.

Я сдерживаю стон, но, поскольку мои губы у ее уха, не думаю, что смог его скрыть.

Она прижимается еще ближе, мой член становится тверже камня, а ладонь скользит ниже, пока кончики пальцев не касаются кружевного края ее нижнего белья.

У меня перехватывает дыхание, рука замирает, я разрываясь между тем, что хочу сделать, тем, что думаю, она хочет, чтобы я сделал, и тем, о чем мы договорились.

Мне удается удержаться, прижать пальцы к ее коже и не двинуться дальше.

— Андор, — шепчет она, и в ее голосе слышится то ли облегчение, то ли вожделение, а может, и то, и другое. — Не убирай руку.

Я сам не хочу этого.

— Я попробую прекратить исцеление, чтобы проверить, вернется ли твоя боль.

Она кивает, голова все еще запрокинута назад, ее обнаженная шея прямо перед моими губами, и я вдыхаю еще раз, закрываю глаза и обращаюсь к золотому источнику внутри себя. Я отключаю его, как краны, и энергия рассеивается.

А Бринла все еще прижимается к моему члену, потирая его медленными, мучительными движениями.

— Тебе больно? — шепчу я, прижимая губы к ее сладко пахнущей коже.

— Нет, — отвечает она. — Боль ушла. Все прошло. — Затем она опускается на одеяло. — Она ушла, — говорит она,