– Конечно. Если хочешь, купим ему целый торт из косточек.

– Вместо свечей тоже будут кости? – фыркнула Ксивер. – А говорят, романтика умерла.

– Ой, молчи.

– Сам молчи, маменькин сынок.

– Хватит меня так называть!

– Дайте поспать, – пробормотала Рейвен.

Мама наградила нас долгим взглядом, покачала головой и вышла из комнаты.

Тогда я не знал, что этот взгляд станет прощальным.

Они взяли с собой одну небольшую сумку, в которую уместили все вещи. Папа весь день был тихим и задумчивым, а сейчас казалось, что он просто… исчез. Стал тенью. Мама сидела на корточках и умоляла Бьорна остаться, потому что в будущем нам понадобится его защита и поддержка. Она разговаривала с собакой и плакала, а я стоял в дверях, дрожа с ног до головы, словно мне снова было пятнадцать.

Это было мучительно.

Это убивало меня.

Мама оставила на столе записку и картину с песочными часами, после чего они вышли на улицу, двинувшись в неизвестную сторону. Я отправился следом за ними. Над Рейкьявиком рассеивались сумерки, и именно в эту ночь небо залил свет северного сияния.

Такой красивый вид в такую ужасную ночь.

Я медленно шагал по пустынной улице, не отрывая покрасневших глаз от двух спин. Так странно. Мир продолжал существовать, когда для кого-то в ту ночь он безвозвратно изменился.

На полпути мама остановилась.

– Я не могу.

Замерев, я наблюдал за тем, как она качает головой.

– Мы должны, Джульетта, – прошептал отец и переплел их пальцы. – Ты знаешь, что выбора нет. Они заберут их на эксперимент, если мы не уничтожим ЦЭС. Они убьют их, если мы не уйдем.

– Нет!

– Да, Джульетта. – Отец обхватил ее лицо и мягко сжал в своих ладонях, но его голос наполнился отчаянием. – Пожалуйста, мы обсуждали это сотню раз. Пожалуйста, давай просто сделаем это, а потом вернемся за детьми. Я прошу тебя, не заставляй меня сомневаться в своих действиях.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, из которых градом текли слезы.

Затем бросила сумку и шагнула назад.

– Нет. Я не могу оставить своих детей, Исайя. Я… я передумала.

– Джульетта!

– Мы можем спрятать их! – закричала она на всю улицу, взмахнув руками. – Я найду людей, которые нам помогут. Мы… мы даже ничего им не оставили! Как они справятся? Как они справятся, если им всего лишь по пятнадцать?

– Послушай меня…

– Нет! Прекрати!

Развернувшись ко мне лицом, мама побежала домой. Сорвалась с места и бросилась куда глаза глядят, но отец перехватил ее за талию, пока его тело сотрясала крупная дрожь.

– Пожалуйста, Исайя! – зарыдала она во всё горло, ее щеки покраснели, а взгляд не отражал ничего, кроме душевных страданий. – Умоляю, давай заберем их! Я не могу! Отпусти, отпусти, отпусти меня!..

Она билась в его руках и кричала так, словно ее убивали.

– Крэйтон! Ксивер! – рыдала взахлеб. – Мы вернемся! Пожалуйста, дождитесь нас!..

Она была прямо напротив меня. Я бы мог подойти и сжать маму в своих объятиях, чтобы забрать всю ту боль, что разрывала сейчас ее хрупкое сердце. Она никогда так не плакала – некрасиво, горько, отчаянно. Я бы мог подойти к папе и стереть его слезы, которые путались в ее волосах.

Я бы мог сделать хоть что-то.

Но я лишь смотрел.

Зажмурившись, почувствовал, как по моему лицу катится слеза. Ноги подкосились, и я опустился на холодный асфальт. Я медленно распадался осколок за осколком. Так же, как мои родители, которых уже сажали в черную бронированную машину и отвозили туда, откуда никто не возвращался.

Вот как это было.

Я вперился взглядом в разбитую дорогу.

Вот как они уходили.

– Мам? Пап?

Утром Ксивер вышла на улицу в одной тонкой майке и шортах.

Я всё еще сидел около дома.

– Крэй, их машина тут, а вещей… нет. – Она сжала худые предплечья. – Это шутка какая-то? У них же выходной, да?

– Бьорна тоже нет, – испуганно прошептала Рейвен.

И тогда я, пятнадцатилетний подросток, вышел на улицу с запиской в руках. Тогда я понял, что мое детство закончилось, а впереди – годы беспроглядной темноты. Я стоял там, совершенно потерянный и не понимающий, что делать дальше. Ведь родители не бросают своих детей просто так, верно?

И тогда из меня вырвались едкие, злобные, обиженные слова:

– Ненавижу их!

Когда я моргнул и открыл глаза, мы стояли с мамой и папой в той же комнате, где виделись последний раз. Втроем. Наверное, это был самый тяжелый и в то же время простой момент в моей жизни.

Потому что мне не было тяжело простить их.

Мне было тяжело жить с осознанием, насколько их жизнь была несправедливой.

– Мы любим тебя, малыш, – прошептала мама, погладив меня по волосам.

– А я люблю вас. И… прощаю.

Картинка снова изменилась. Мир закружился вокруг меня, и только тогда я понял, что отголоски первого испытания преследовали меня на втором. Всё казалось настолько правдоподобным, что я перестал различать, где реальность, а где – вымысел.

Я несколько раз моргнул, чтобы рассеять появившуюся перед глазами пелену. На моей щеке всё еще чувствовалась дорожка из слез.

– О, вижу, ты пришел в себя.

Услышав этот голос, я на мгновение опешил.

– Рокси?

Она подошла и грубо похлопала меня по щеке. Я зашипел сквозь зубы, когда острая боль прошлась по челюсти, будто меня избивали всю ночь. Хотя, скорее, мне только следовало через это пройти.

Потому что второе испытание называлось «Испытанием тела», и я всей душой надеялся, что оно будет не таким мучительным, как первое.

Рокси надула губы.

– Так не хочется портить твое красивое личико. – Перед глазами всё расплывалось, но мое сердце подскочило к горлу, когда я различил ее пронзительные карие глаза. Я так по ним скучал. – Что только не сделаешь ради эволюции. Кстати, как тебе наше свидание? Думаешь, я перестаралась?

Я сфокусировал зрение и неторопливо огляделся.

– Довольно… необычно, – вырвался из меня хрип, сменившийся кашлем.

Мы находились в темном подвале, который тускло подсвечивался единственной лампочкой. Мои руки сковывали цепи, что тянулись к потолку помещения. Грудь была обнажена, а из одежды я ощущал лишь влажные джинсы. По телу катились капли воды, поэтому я сделал вывод, что она облила меня, чтобы привести в чувство.

– Я подумала, нам не помешает разнообразие в отношениях. Хм, с чего бы начать… – пробормотала Рокси, подойдя к металлическому столу. – Может, с огня? Или пустить твою кровь? Даже