Чтобы подготовиться к праздникам, заезжие торговцы готовы забрать у селян все оставшиеся запасы и даже оплатить их вдвойне. Хотя их “вдвойне” — это всё равно жалкие крохи, но многие зажиточные селяне берегут готовят запасы к этому празднику, чтобы продать с наибольшей выгодой.

Я беру руку Марты и молча вкладываю в её ладонь золотой, так чтобы этого не заметили окружающие. На всякий случай.

— Мне нужны продукты. Этого с излишком хватит и на сейчас, и на после.

Марта кивает, быстро прячет золотой в глубокий карман и уводит меня на задний двор.

— Ну и разговоров о тебе было давеча, милая, — говорит, когда мы оказываемся наедине. — Вся деревня ваша жужжала, как встревоженный рой.

— И что говорили? — чувствую, как сердце выбивает нервную дробь о грудную клетку.

— Да кто во что горазд. Бабы об одном трепались, мужики о другом — они-то всё глупости говорят, но ты бы поосторожнее была.

— Спасибо, тётушка Марта, постараюсь. Сегодня всё посмотрю да отберу с собой то, что мне нужно, а потом уж пусть кто-то из сыновей ваших в замок заглядывает да продукты туда подвозит.

Сыновья Марты как раз начинают приносить и выставлять рядом с нами провиант, предлагая мне выбрать лучшее.

Пара головок сыра, творог, кувшин молока, вяленое мясо, обваленное в разных специях, амарантовая мука, овощи, что способны храниться в подвалах до поздней весны, три вида масел, свечи…

— А лорд наш, правда, прокажённый? — слегка понижает голос Марта, наблюдая за тем, как её сын выставляет на стол небольшой бочонок мёда.

— Нет, тётушка Марта.

— Столько слухов о новом хозяине замка ходит, — слегка придвигается ко мне и ещё больше понижает голос. — Одни говорят, что он немощен, другие утверждают, что здоров и широк в плечах.

Отвожу взгляд, чтобы Марта не успела прочитать в них всё, что я думаю о широких плечах лорда Кордэйна.

— А ещё, что чудище у нашего лорда есть, — продолжает меня пытать любопытная хозяйка дома. — И чудище это охотится в наших лесах, выслеживая свою человеческую добычу…

— Это ложь! Тень не ест людей! Он охотится за волками, которых в последние годы развелось великое множество!

Замечаю в глазах Марты озорной огонёк и понимаю, что она просто ловко развела меня своей провокацией.

— И про то, что у чудища глаза горят алым пламенем — выдумка? — вздёргивает брови провокаторша.

— Эм… не совсем… они у него просто красные.

— Матушка, смотри, как хорошо получилось, — на задний двор выбегает младшая дочь Марты, прерывая этот милый допрос с пристрастием.

В её руках нечто наподобие длинного вязаного кружева. К кружеву по всей длине подвешены мелкие белёсые шишки, отчего оно немного напоминает гирлянду.

— Очень неплохо, Олис. Много у тебя уже получилось?

— Не особо, но дюжина наберётся.

— Попроси Малию помочь тебе. Надо успеть сплести хотя бы три десятка.

— Что это? — с любопытством касаюсь плетения.

— Так то украшение, — в голосе Марты чувствуется гордость. — В домах столичных уже третий год как забава появилось — стены да окна украшать на месяц Морозных Владык. Вот Олис и придумала кружева специально для этого плести — всё монетка лишняя в карман.

— Матушка, давайте, я сразу мешки Лелькины в сани сложу? — рядом появляется один из её сыновей и подмигивает мне, совершенно не стесняясь при этом плотоядно рассматривать меня с головы до пят.

— Сайм! — строго одёргивает его Марта.

Сайм лишь хохочет, но подхватывает мешок с овощами и скрывается за дверью следом за сестрой.

— И вот это ещё возьми, — Марта суёт мне в руки мешочек, от которого пахнет травами.

— Что это? — вскидываю брови.

— Корень белоцвета.

Хорошо, что рядом никого нет, но я всё равно краснею до кончиков ушей, потому что корень белоцвета жуют или заваривают, чтобы не беременеть.

— Я не… мне нужно это, — пытаюсь ей вернуть.

— Бери-бери, милая, оно и для здоровья женского хорошо. Боли меньше будут в тяжкие дни.

Так и есть. Корень этот всем дают, кто животом во время месячных мучается. Ладно, пусть будет. Быстро прячу мешочек к себе, всё ещё чувствуя, как горят мои щёки.

Когда в сани всё уложено, прощаюсь с Мартой и устраиваюсь поудобнее, позволяя Фарие снова править санями. С некоторых пор в моём присутствии она предпочитает лишь недовольно молчать… но уж лучше так, чем выслушивать её колкости.

Мы выруливаем на дорогу, проезжаем мимо нескольких домов и останавливаемся, поскольку дорогу нам преграждает телега со сломанным колесом, возле которой суетится тот самый мужичок, что бросал на меня в доме Марты странные взгляды.

— Эй, уважаемый, освободите нам, пожалуйста, дорогу! — выкрикиваю.

Глухой он, что ли?

— Эй, ты! — басит Фарие. — А-ну, прочь с дороги!

Снова никакой реакции.

Не нравится мне этот тип.

— Фарие, давай-ка объехать попробуем. Если назад вернуться да вправо свернуть, то можно окольным путём на дорогу выйти.

Фарие кивает, и мы направляемся в объезд, но едва сворачиваем на другую дорожку, как замечаем группу всадников, приближающихся к деревне со стороны леса.

— Стой, Фарие, — нутром чую недоброе. — Нужно развернуться и вернуться к Марте!

Может, я и зря волнуюсь, но уж лучше перебдеть и ошибиться.

Сердце разгоняет тревогу, и каждое мгновение кажется вечностью, когда мы разворачиваем нагруженные сани на узкой дорожке.

— Давай же, Ойт, поторопись!

Умничка Ойт чувствует в моём голосе волнение и тянет изо всех сил, но мы не успеваем доехать даже до поворота, когда дорогу нам преграждает Брок, верхом на своей кобыле.

В его взгляде читается мстительное предвкушение и нетерпение, с которым он готов приняться за дело.

— Куда это так торопится моя дорогая невестушка?

Глава 35. Дежавю

Таэллия

Первая мысль — закричать, но Брок, словно предчувствуя мой