Это был тот самый день. Это был день, когда Атилас пытался убить меня, а затем отправился убивать всех наших друзей-людей, чтобы обеспечить своё безопасное возвращение к отцу Зеро.

Я была здесь не для того, чтобы наблюдать за воспоминаниями или пытаться выяснить, почему он сделал то, что сделал, но я всё равно не могла не обратить более пристального внимания на то, что происходило в окружающем меня сознании. Если я ожидала, что почувствую от него хотя бы слабое чувство печали или стыда, то была разочарована. У меня не было достаточных связей, чтобы легко воспринимать происходящее, но я могла чувствовать эмоции, наиболее близкие к разуму Атиласа, и в них не было ничего, кроме определённой холодной решимости довести дело до конца. Должно быть, он только что отошёл от попытки убить меня в моей комнате, и в нём не было ничего, что могло бы свидетельствовать об этом: ни сожаления, ни стыда, ни печали из-за того, что ему пришлось сделать что-то, чего он не хотел делать.

Всё, что я чувствовала, - желание выполнить работу быстро и настолько качественно, чтобы не осталось никаких сомнений в факте гибели людей. Я последовала этому побуждению, этой решимости, чтобы посмотреть, связано ли это с приказом Лорда Сэро - нерушимым приказом, который он не мог не выполнить, - и нашла именно то, чего боялась.

Это не был прямой приказ. Лорд Сэро даже не знал об этом, не говоря уже о том, чтобы отдавать условные приказы. Сам Атилас считал, что было бы намного проще вернуться к старому Лорду Сэро, если бы смерть Питомца и смерть людей стали знаком доброй воли. Это было бы чем-то, что могло бы компенсировать все возможные промахи в прошлом.

Я позволила мысли о возможных промахах в прошлом промелькнуть у меня в голове, не придерживаясь этой темы. Глупо было надеяться или бояться, когда дело касалось Атиласа и его мотивов.

Почему я должна бояться услышать точный ответ, который был наиболее вероятным? Почему я должна ожидать чего-то другого от фейри, убившего моих родителей, друзей и почти всех, кто меня окружал? Почему я позволила маленькой, болезненной надежде на то, что Атилас не смог сделать ничего, кроме того, что ему было приказано, вырасти в моём сердце, когда я должна была ненавидеть его, выбросить из головы и сосредоточиться на друзьях, которые всё ещё были живы?

Атилас не должен был ничего значить для меня, потому что я была для него абсолютно никем. Хуже, чем ничем - я была временной остановкой и временным союзом, который был построен на лжи, чтобы продержаться до тех пор, пока он не сможет вернуться на своё собственное место. И смерти моих друзей-людей были не чем иным, как приведением в порядок всех незавершённых дел, что облегчило бы жизнь Атиласу, когда он вернётся к Лорду Сэро-старшему.

«Выровнять дорогу» - вот слабая мысль, которую я откуда-то уловила, и она сделала меня такой усталой и несчастной, что я, должно быть, совершила какое-то движение в физическом мире. Я почувствовала тепло вокруг своей левой руки и подождала, пока оно впитается, прежде чем отстраниться от собственного тела и погрузить себя и Атиласа поглубже в воспоминания.

Он должен был полностью погрузиться в процесс, чтобы то, что я пыталась сделать, сработало. Я на мгновение ощутила слияние разумов и немного расслабилась. Атилас глубоко погрузился в воспоминания, и ему было нелегко оттуда выбраться.

И всё же, в целях безопасности, я позволила воспоминанию проиграться ещё немного.

- Это старик! - раздался чей-то бодро-неприятный голос. Эзри, ухмыляясь, с крикетной битой на плече, приблизилась.

В этом звуке послышалось знакомое эхо, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что я слышала, как Эзри говорила то же самое - или что-то очень похожее - всего несколько дней назад по закрытой сети, которую мы использовали, чтобы поддерживать связь во время охоты на сирен. Призрак в сети - вот, о чём мы подумали, и мы были правы.

Мой желудок сжался. Это действительно произошло той ночью.

Я пропустила следующие несколько слов и даже некоторые движения, охваченная ужасом от этой мысли и от того, насколько знакомыми были их лица. С моей стороны было нечестно находить утешение в том, что я видела их лица глазами их убийцы, но это было единственное, что я могла сделать.

- Не думаю, что он здесь для того, чтобы разговаривать, Эзри, - сказала Эбигейл, её взгляд был внимательным и жёстким, и тогда я поняла, что скоро мне придётся забыть об этом воспоминании, если я не хочу видеть ничего, чего не хотела бы видеть.

- Ты, как всегда, на редкость проницательна, - сказал Атилас, и я почувствовала вибрацию в его голосе, как будто я сама это сказала.

Я бы закрыла глаза, если бы могла, но мои глаза были чужими. У меня было несколько мгновений слепой, ужасной тошноты, и когда я пришла в себя от этой слепоты и мгновенной паники, первое, что я снова услышала, был Атилас.

- Боюсь, ты действительно ничего не можешь мне предложить, - сказал он, и когда он это сказал, я почувствовала, как моё собственное тело двигается так, словно оно принадлежало ему. Два меча выскользнули из его ножен одновременно, быстро и плавно обнажаясь, а его походка удлинилась и стала лёгкой.

Я позволила себе плавно подняться и выплыть, тихо запечатывая воспоминания за собой, оставляя его там, в его собственной памяти, снова и снова погружённого в одну и ту же ночь. Я не хотела видеть, что будет после этого. Я уже слышала голоса своих умерших друзей-людей, пойманных в петлю, которая воспроизводила их последние слова снова и снова, и я не хотела ждать и видеть визуальное представление этого. Не думала, что смогу это вынести.

Я не торопилась покидать разум Атиласа, чувствуя, как неуклонно растущее тепло вокруг моей левой руки направляет меня к выходу, опасаясь оставить какой-либо след, по которому Атилас мог бы последовать за мной. Но всё было тихо, когда я очнулась в физическом мире, памяти Атиласа и метафизики Атиласа были одним и тем же до тех пор, пока я не решила оставить его там.

Когда я снова открыла глаза, Атилас, которого я увидела, вполне мог быть тем, каким он был несколько недель назад: задумчивым, погружённым в свои мысли и слегка печальным. Он выглядел так, словно в любую минуту мог поднять глаза и заметить, что я наблюдаю за ним, но я знала, что это не так.

Мне не нужно было говорить тише, но я поймала себя на том, что делаю это инстинктивно, как будто Атилас мог проснуться, если мы будем слишком шуметь. Я сказала:

- Теперь мы можем идти, - и направилась к двери.

Кончики моих пальцев ощутили лёгкое сопротивление - Джин Ён, который не мог видеть, что я только что сделала, вцепился в мои пальцы и потянул меня назад с пытливым взглядом.

Я остановилась достаточно надолго, чтобы объяснить:

- Я погрузила его в воспоминания. Он не придёт в себя, пока кто-нибудь из нас не прикоснётся к нему, а комнату уже окутала какая-то магия Между. Думаю, Зеро успел это сделать до того, как король призвал его.

- Этого будет достаточно? - спросил он, позволяя увлечь себя к двери.

- Понятия не имею, - ответила я, скорее по привычке, чем по убеждению. Я была уверена настолько, насколько могла, когда речь заходила о чём-то, что я делала, используя инструменты Между. - Но придётся обойтись и этим, потому что у меня нет ничего другого. Даже если он поймёт, что попал в ловушку собственной памяти, и проснётся, не думаю, что он сможет выбраться из комнаты без того, чтобы кто-нибудь из нас его не выпустил - не думаю, что какой-нибудь фейри, которому он может понадобиться, сможет его вытащить.

- Было бы лучше, если бы он умер, - мрачно сказала Джин Ён, выходя из комнаты вслед за мной.

- Это круто, - сказала я, удивлённо рассмеявшись. - Ты только что советовал мне не убивать его.

Джин Ён пожал одним плечом и поравнялась со мной на лестнице.

- Это другое.

- Что, он мёртв, и я та, кто это сделал?

- Даа, - задумчиво процедил Джин Ён сквозь острые зубы. Он сказал это тоже по-английски, что было удивительно. - Я и так монстр: даже если я убью его, я смогу жить счастливо. Думаю, ты не сможешь.