Я замотала головой и попыталась отползти, но куда там? Все мои попытки пресекли на корню.

— Не бойся, Ева, — прошептал Теодрик, придерживая меня ладонью за талию, а пальцами другой руки скользнув ниже, размазывая мои соки и собственное семя. Вновь задевая чувствительный бугорок.

Мне казалось, что все. Что он заполнил эту пустоту и вновь опустошил меня, но от этой ласки все во мне затрепетало, будто ничего и не было. Точнее, наоборот. Все теперь будто бы чувствовалось острее и ярче.

— Ты хочешь продолжения, Ева, — вервольф накрыл меня собой и укусил за кромку уха, отчего стало и горячо, и холодно одновременно. Горячо от соприкосновения наших тел, холодно — от мурашек, пробежавших по моей спине, когда он окончательно вытащил меня из кокона платья. Сам же Теодрик, кажется, давно был обнажен. — Твое тело не лжет.

Не знаю, что там лгало, а что нет, но мне хотелось его остановить… И не хотелось. Я могла бы сопротивляться, заставь он меня покориться ему силой. Но Теодрик внезапно перевернул меня на спину и коснулся губами моих губ. Не просто коснулся, ворвался в них языком, вовлекая меня в этот новый танец. Вышибая из меня все мысли и слабые попытки собрать свою гордость в кулак. Да и как тут соберешься, если вервольф гулял ладонями по моему телу, то задевая соски, то поглаживая меня внизу? Пальцами вновь погружаясь в меня. Трепещущую. Распаленную.

Я готова была воспарить к небесам, хныкала, когда он менял ритм. Но Теодрик не позволял мне, оттягивая этот момент. И это так было божественно и греховно одновременно, что я далеко не сразу поняла, что мои ноги закинуты на его плечи, а я сама давно насаживалась на пальцы, которые уже там, где еще несколько мгновений назад мне не хотелось.

Заметила, когда ощущения стали острее. Потому что там я была более узкой. Замычала ему в рот, когда Теодрик начал в меня проталкиваться. Боль выдернула меня из этой неги. Точнее, не боль даже, а вот это чувство на грани. Когда хотелось уползти и закрыться. Но своими попытками я только сильнее на него насаживалась.

Во мне не осталось дыхания. Я замерла, пытаясь привыкнуть к этой растянутости и наполненности. Сладкой и острой. Грешной. Порочной. Неправильной и правильной.

А затем он начал двигаться: сначала осторожно, освобождая меня и погружаясь в меня вновь. Затем все мощнее и мощнее. Отвлекая меня от боли, лаская пальцами грудь и чувствительный бугорок. Этот контраст боли и сладости, казалось, просто уничтожал меня. Стирал из летописей этого бренного мира.

Я до крови закусила ладонь в попытке не кричать от переполняющих меня чувств, второй рукой хватаясь за сильное плечо. Запрокинула голову, глядя на звездное небо и темные мрачные тени сосен, склонивших над нами свои ветви. Запрокинула, чтобы не смотреть в колдовские глаза альфы. Дарившего мне блаженство, которое я до сих пор не ведала.

— Да, крошка, — рычал он, когда я выгибалась в его руках. Вбиваясь в меня уже рывками, не щадя, не жалея. Присваивая. Клеймя.

Блаженство наступило внезапно, заполняя пустоту во мне. Заставляя дрожать и биться в этой невозможной сладости. Подниматься на божественных крыльях и падать на плед, в этот лес. В его объятия. Мой крик потонул в поцелуе альфы. Властном, пробуждающем нечто темное в моей душе. Нечто неясное…

Кажется, это был наш общий крик наслаждения, потому что альфа излился в меня следом.

Я не лишилась чувств только чудом, потому что почти не ощущала собственное тело. Оно мне казалось мягким и невесомым. И я была не против того, что альфа меня снова обнимает. Что прижимает к груди. Наверное, мне сейчас было даже все равно, если он захочет продолжения. Я в нем участвовать точно не собиралась.

Мои глаза слипались, пока не закрылись окончательно, погружая меня во тьму. Я даже не уверена, что слышала голос Теодрика:

— Что же мне делать с тобой, Ева?

Может, мне все это почудилось.

Глава 17

Проснулась я резко. Раз — и будто вынырнула из воды. В чаще леса было по-прежнему темно, но небо посветлело, приглушив сияние звезд и сообщая о приближение рассвета.

Дагольф с Риной спали, и Теодрик тоже спал, все еще сжимая меня в своих объятиях. Вчера самых желанных, а сегодня…

Воспоминания о случившемся ночью нахлынули горячей волной, мои щеки запылали, по телу заструился жар. Жар стыда. Я не хотела, чтобы это произошло. Потерять себя. Запутаться в собственных чувствах. Отдаться ему полностью! И даже не единожды.

У-у-у! Хотелось завыть от бессилия.

Мысленно себя костеря, я осторожно высвободилась из объятий вервольфа, поднялась и направилась к реке. Мне нужно было смыть следы этой ночки. Просто необходимо!

Только добравшись до воды, я вспомнила, что вчера Теодрик полностью меня раздел, но сейчас платье было на мне. Значит, он вернул его на место, когда я спала. Почему-то этот факт заставил меня умирать от стыда еще больше. Стыда и злости на себя же.

Как можно было настолько опуститься, чтобы добровольно раздвигать ноги перед своим врагом? Не потому что должна, а потому что наслаждаешься этим. Потому что жаждешь каждой чудесной ласки, прикосновения рук или губ.

Р-р-р!

Я опустилась на пологий камень у самой кромки воды и плеснула себе в лицо. Раз, другой. Вода была прохладной, поэтому на третий раз привела меня в чувство. Но я все еще чувствовала себя грязной. Предательницей самой себя!

Поэтому я задрала юбку, смывая с бедер следы проведенной с альфой ночи. Но, кажется, сделала только хуже, потому что добилась того, что кожа там, внизу, запылала то ли от контраста, то ли от сладких воспоминаний.

«Он превращает меня в шлюшку», — подумала я мрачно. Превращает или уже превратил? Я же сама себя теряю в этом водовороте чувств! Или, правильнее будет сказать, в чувственном водовороте?

Одернув подол юбки так яростно, что рисковала лишиться единственного платья, я по привычке вонзила зубы в ребро ладони. Снова захотелось выть или рычать, лишь бы убрать съедающую меня изнутри агонию.

Воспоминания не хотели отступать и оставлять меня в покое. Я прекрасно помнила,