Я облизнулась и склонилась к корзине чуть ближе.

Маленький кусочек… Крошечку…

— Эй ты! — раздался хриплый, скрипучий голос.

Из соседнего дома на меня смотрела седая как лунь старуха.

— Да-да, белобрысая. Ты. Хватит сидеть, иди-ка, помоги мне.

— Матушка Тэмми велела ждать здесь, — я попробовала возразить, но бабка была неумолима.

— Старшим помогать надо! Или у вас в приюте только тунеядцев бесполезных растят?

— Но…

— Али ты сама безрукая и больная? — она нахмурилась и царапнула по мне старческим мутным взглядом.

Чувствуя себя неуютно, я поднялась на ноги.

— Тощая какая. И мелкая! Тебе лет-то сколько, немощь?

— Восемнадцать весной стукнуло.

— Восемнадцать — это хорошо, — она криво ухмыльнулась беззубым ртом, — давай живее!

Я с сомнением оглянулась на дверь, за которой скрылась Матушка.

— Да не бойся ты! Она и не заметит твоего отсутствия. Там дел на три минуты. Поможешь сундук передвинуть, а то мужики мои разбежались кто куда, а самой мне сил уже не хватает.

Отказать старой немощной женщине я не смогла. Оставила корзину возле входа, а сама проворно соскочила по ступеням и подошла к бабке.

— Только быстренько, а то меня ругать будут.

— Не переживай, и глазом моргнуть не успеешь, как все закончится, — с этими словами она посторонилась, пропуская меня внутрь.

И стоило только сделать несколько шагов по сумрачному коридору, как сзади на кто-то набросился и жесткая широкая ладонь зажала мне рот.

Глава 1.2

Тот, кто на меня напал, провонял сивухой и горьким потом. Его движения были грубы, но неуверенны, как и у всех выпивох, а еще он пыхтел, словно старый боров, который с трудом переворачивался с боку на бок в грязной луже.

— Тащи ее в подвал, — проскрипела старуха, — а я отвлеку ворону из приюта.

И меня потащили. Я упиралась как могла, цеплялась за косяки и мебель, попадавшуюся на пути, мычала, пытаясь укусить ладонь, заживающую мне рот. Мне удалось свалить на пол тяжелую вешалку, нагруженную пыльной одеждой и опрокинуть стойку с инструментами. К сожалению, грохота оказалось недостаточно — снаружи меня не услышали.

Я до крови расцарапала вцепившуюся в меня лапу и даже пару раз смогла лягнуть своего похитителя, за что тут же поплатилась увесистой оплеухой, но вырваться так и не смогла. Он стащил меня по каменным ступеням в душный погреб, зажал в углу и, обдавая зловонным дыханием, зло прохрипел на ухо:

— Угомонись, иначе пожалеешь! — сдавил так сильно, что не получалось вдохнуть, — поняла?

Я замерла. Противопоставить жуткому мужику мне было нечего. Он сильнее, злее и настроен решительно. Все, что я могла – это ждать удобного момента.

Откуда-то сверху доносились приглушенные голоса, в которых с трудом узнавалось скрипучее ворчание старухи и требовательные ноты наставницы. Сегодня я как никогда прежде полюбила Матушку Тэмми и молилась всем богам, чтобы она меня не оставила на растерзание этим ненормальным.

Увы, чуда не случилось. Спустя некоторое время голоса затихли, а потом послышалось проворное шарканье, и к нам в погреб спустилась вероломная бабка.

— Перрин, ты совсем идиот или притворяешься? — рубанула она, едва оказавшись рядом.

— Я держу ее, — обиженно просопел мужик, — чтобы не сбежала. Устал уже!

— Связать ее надо было! И кляп в рот, чтобы не мычала, — брюзгливо выплюнула она и сняла с крючка старую, растрепанную веревку, — родила дурака на свою голову, теперь всю жизнь мучаться.

Меня связали. Больно. Содрав кожу на запястьях и стянув петли так сильно, что руки начали неметь. Рот завязали грубой тряпкой, насквозь провонявшей чужим грязным телом.

— Давай прямо здесь, — безумно сверкая осоловевшими глазами, мужик сдернул с полки тяжелый ржавый топор, — сейчас!

От страха я едва не провалилась в обморок, забилась в угол и истошно завизжала. Но рот был завязан, поэтому истошный визг превратился в надрывное мычание и хрип.

— Тихо ты, — прикрикнула бабка, толкнул меня носком грубых ботинок, а потом накинулась на своего непутевого сына, — точно дурак! Не здесь это надо делать! Что толку, если мы ее в нашем погребе порешим? Кому лучше от этого станет?

Перрин тяжело дышал, и топор в его руках изрядно подрагивал:

— Да отдай ты его, недоумок! — старуха выдернула у него оружие, — ночи дождемся, оттащим на гору и там все сделаем.

Кажется, эти двое всерьез задумали со мной разделаться. Страшно было до одури, и так не хотелось оказаться на горе, с топором между ребер, что на глаза накатили слезы.

— Пореви мне еще тут, — грубо одернула жестокая хозяйка, — расплодили приблудышей на свою голову. Кормим их, поим всем поселением, а толку никакого!

Какого толка они хотели от сирот, я не понимала. Но если надо, я и в поле могу, не разгибаясь весь день, и на кухне посуду мыть и полы драить. Что угодно! Я не ленивая, грязи не боюсь, отработаю!

Взглядом умоляла выслушать, но похитители оказались глухи к моим мольбам. Они по очереди сторожили погреб вплоть до позднего вечера, и когда на улицы Брейви-Бэя, опустилась непроглядная тьма, приступили к выполнению своего плана.

Меня замотали в холщовую колючую тряпку, такую же пыльную и вонючую, как и все остальное. Перед тем, как накинуть мне на голову мешок бабка проскрипела:

— Только пикни и пожалеешь о том, что на свет родилась.

Я уже не сопротивлялась. Поняла, что бесполезно, и берегла силы для последнего рывка, когда окажусь за пределами этого страшного дома.

Перрин закинул меня себя на плечо и грубо выругался:

— Тяжело!

На что бабка едко ответила:

— Девка мелкая и худая, как сопля, а ты стонешь! Мужик ты, в конце концов, или нет? Или ничего кроме бутылки тебе поднять не по силам?!

Он оскорбился. Бесцеремонно подкинул меня, поудобнее укладывая на плече, и трясущейся лапищей ухватил за зад, чтобы обратно не съехала.

Меня чуть не стошнило и, болтаясь вниз головой в такт неровной походке Перрина, я умоляла судьбу, чтобы хоть кто-то выглянул в окно, понял, что происходит что-то жуткое и пришел на помощь.

К сожалению, улицы были пустые. Я не услышала ни единого голоса, пока меня, как мешок с капустой тащили на плече. Даже