Ей удалось добраться до кораблей и даже договориться с одним из моряков, чтобы тот помог покинуть остров. Он спрятал ее в тесном грубо сколоченном ящике, пропахшем рыбой, приказал лежать тихо-тихо и не шевелиться. Анетта лежала. Стискивала зубы, когда ящик подкидывало и заваливало то на один бок, то на другой, зажимала себе рот руками, чтобы не закричать от испуга, когда рядом раздавались чьи-то грубые голоса. И когда, надсадно скрипя крышка съехала в сторону, ей едва хватило сил встать.

Каково же было ее удивление, когда оказалось, что доставили ее вовсе не на корабль, который унесет к свободе, а обратно в приют, в кабинет Матушки.

Она ошиблась. О том, как ценна кровь одиннадцатых знали не только Тэмми с распорядителем.

— Я как ее увидел — сразу понял, что та самая, — заискивающе произнес моряк и, получив серебряную монету, тут же ушел, оставив Анетту на растерзание.

— Я всегда говорила, что любопытство тебя погубит, — улыбнулась Матушка. Улыбка вышла жестокой и холодной, — у тебя в запасе был еще целый год, но ты сама выбрала свою судьбу.

В ту же ночь ее переселили в лазарет, в палату с железной дверью и решетками на окнах. Остальным воспитанникам сказали, что она подцепила хворь, обезобразившую лицо, и строго настрого запретили к ней приближаться или разговаривать.

Анетта пыталась сбегать, но теперь ее стерегли как самого злостного преступника. Девушка угасала в своей тюрьме и единственным проблеском стали послания, которые она писала на страницах старых книг. Пусть для нее шансов на спасение не было, но может быть потом, очередная одиннадцатая, прочитает эти записи и сможет избежать страшной участи.

А на следующий год Брейви-Бэй снова был обласкан милостью богов. Амбары и погреба ломились от запасов, народ благоденствовал, и никто не вспоминал рыженькую любопытную Анетту, сгинувшую от неведомой хвори.

Глава 1

Над крошечным Брейви-Бэй вторую неделю клубились угрюмые, пепельно-серые тучи. Набухшие от непролитых дождей, они тяжело перекатывались, заслоняя собой весь небосвод, и настойчиво напоминали о своем присутствии глухими раскатами грома.

Было душно. В тщетной надежде люди поднимали головы к небу, мечтая о глотке свежего воздуха и прохладных каплях, но вместо этого чувствовали лишь липкую соль на губах.

— Неправильный год! — сердито буркнула обычно приветливая молочница, — А так хорошо все начиналось…

Весна была сочной и радостной, начало лета ласковым, щедрым на солнце и теплые дожди, а вот с середины все пошло наперекосяк. Посевы начали засыхать, листва теряла яркие краски, а люди и скотина маялись от жары.

— Старались плохо, — в тон ей ответила старая Элла из соседней лавки. Разогнувшись, она вытерла пот с раскрасневшегося лица и нагло спросила, — не так ли, Тэмми?

Главная наставница приюта прошла мимо них, сделав вид, что не слышит грубого кудахтанья. Ее спина была пряма как палка, плечи гордо разведены и в каждом жесте сквозило превосходство. И только удалившись на десяток шагов, она притормозила и, слегка склонив голову на бок, холодно произнесла:

— Мина! Быстрее!

Матушка Тэмми этим летом была особенно угрюма и недовольна всем, что происходило в приюте. Наказания сыпались как из рога изобилия, и поэтому злить ее совершенно не хотелось.

Я поудобнее перехватила громоздкую тяжелую корзину и поспешила за ней, а молочница и ее ворчливая подруга проводили меня угрюмыми, осуждающими взглядами. Будто именно по моей вине Брейви-Бэй уже которую неделю изнывал без дождей.

Чтобы срезать путь, мы свернули в узкий неказистый переулок, с обоих сторон зажатый двухэтажными жилыми домами. От одного взгляда на обшарпанные стены с облупившейся бежевой краской становилось еще жарче. Они напоминали высохший песок.

— Матушка Тэмми, — тихо позвала я, — как вы думаете, почему этим летом такая жара? Столько лет все прекрасно было, а теперь что-то испортилось?

— Глупости не говори! Погода на то и погода, чтобы преподносить неприятные сюрпризы, — она раздраженно отмахнулась от меня и, глухо цокая толстыми каблуками, пошла дальше.

Я же набралась смелости и задала еще один вопрос:

— Почему тогда в городе все говорят и смотрят так, будто это наша вина? — Матушка резко остановилась, и я, не успев притормозить, врезалась груженой корзиной ей в спину, — простите.

— Растяпа! Без ужина останешься! — резкими, нервными движениями она стряхнула соринки с платья, после чего взглянув на меня так, что я мигом растеряла все слова, — а говорят они так из-за глупости. А еще, потому что свинье неблагодарные!

Сказала и дальше пошла. Я же собрала с земли свалившиеся свертки, вернула их обратно в корзину и отправилась следом. И хотя я так и не поняла, почему жители Брейви-Бэй были неблагодарными свиньями, желание задавать вопросы исчезло. Ужина меня уже лишили, и я не хотела остаться еще и без завтрака.

Над городом снова раздался тяжелый раскат грома, от которого зазвенели стекла в домах. Тэмми лишь на миг замедлилась, но потом сжала кулаки и продолжила путь. При этом ее спина стала еще прямее. Я же шла, сгибаясь под тяжестью ноши, и молилась о том, что бы зловещие тучи, наконец, разродились дождем. Между лопаток противно стекали капли пота. Чуть ниже, на пояснице, легкое платье прилипло к коже, вызывая непреодолимое желание почесать.

Как же хотелось сходить на пруд! Окунуться с головой и проплыть без остановки несколько кругов. И хотя вода давно стала как парное молоко и не приносила желанной прохлады, все равно одна мысль о купании вызывала улыбку.

Мы добрались до последней лавки, в которой продавались пуговицы, скрепки, а еще бракованные отрезы — тут Матушка покупала ткань для пошива одежды для сирот.

— Подожди здесь, — глухо обронила она и зашла внутрь, а я осталась на крыльце и, тяжело опустив корзину на верхнюю ступень, села рядом.

Ненавижу ходить с Тэмми в город! Каждый раз, когда мне выпадает эта сомнительная честь, я возвращаюсь в приют с содранными ладонями и болью в спине. И непременно без ужина, потому что провести с Матушкой несколько часов и не получить наказания — попросту невозможно.

Мне уже хотелось есть, и, как назло, из корзины доносился сладкий аромат малиновых пирогов. Это лакомство Матушка покупала исключительно для себя. Воспитанников таким не баловали, и от этого запах становился еще пленительнее.